💰 Почему всё дорожает? Как вы справляетесь с ростом цен?

Кажется, что каждый день мы сталкиваемся с новыми ценниками: продукты, коммунальные услуги, топливо — всё идёт вверх. 📈 Но как вы адаптируетесь к этим изменениям?

🤔 Что изменилось в вашей жизни из-за роста цен?
• Начали экономить на чём-то конкретном?
• Перешли на более доступные бренды или альтернативы?
• Или нашли новые способы заработка?

💬 Поделитесь своим опытом! Каждый совет может быть полезен для других. Возможно, кто-то уже нашёл способ сэкономить или даже заработать больше. Давайте поддерживать друг друга в этот непростой период!

💡 Например:
• Кто-то начал готовить дома вместо кафе.
• Кто-то отказался от лишних подписок или покупок.
• А кто-то освоил новую профессию или фриланс.

👇 Расскажите в комментариях, как вы справляетесь с дорожанием?Ваши истории могут вдохновить других!

#ростцен #экономия #финансы #каксправляться #жизненныйопыт

✨ P.S. Если у вас есть лайфхаки по экономии — делитесь! Вместе мы справимся с любыми вызовами. 💪

Хотя классическая экономия никогда не формулировала этого закона, однако она инстинктивно при­ держивается его, потому что он вообще представляет необходимое следствие закона стоимости. Она пытается спасти его посредством насильственной абстракции от противоречий явления. Позже мы увидим, как школа Рикардо споткнулась об этот камень преткно­ вения. Вульгарная экономия, которая «действительно так ничему и не научилась», здесь, как и везде, хватается за внешнюю види­ мость явления в противоположность закону явления. Она полагает, в противоположность Спинозе, что «невежество есть достаточное основание».

Поэтому правило рабовладельческого хо­зяйства тех стран, в которые ввозятся рабы, таково: самая дей­ ствительная экономия заключается в том, чтобы выжать из чело­веческого скота (human cattle) возможно большую массу труда в возможно меньший промежуток времени. Как раз в странах тропи­ ческой культуры, в которых годовая прибыль часто равняется всему капиталу плантаций, жизнь негров приносится в жертву наиболее беспощадным образом. Земледелие Вест-Индии, уже в течение нескольких столетий колыбель баснословных богатств, поглотило миллионы людей африканской расы. И в паше время па Кубе, где доходы считаются миллионами, где плантаторы являются князьями, значительная часть рабов ежегодно прямо истребляется вследствие не только крайней грубости пищи и непрерывного изнурительного мучительства, но и вследствие медленного истя­ зания чрезмерным трудом и недостатком сна и отдыха.

Изменение, претер­певаемое в этом процессе самою стоимостью товара, ограничи­вается изменением ее денежной формы. Сначала она существует в виде цены предлагаемого для продажи товара, затем в виде денежной суммы, которая, однако, уже ранее была выражена в цене, наконец в виде цепы эквивалентного товара. Эта смена форм сама по себе столь же мало заключает в себе изменение величины стоимости, как размен пятифунтового билета на соверены, полу- соверены и шиллинги. Итак, поскольку обращение товара приводит лишь к изменению формы его стоимости, оно приводит, если дан­ ное явление протекает в чистом виде, к обмену эквивалентов.
Даже вульгарная политическая экономия, несмотря на полное непонимание того, что такое стоимость, всякий раз, когда пы­ тается, поскольку это ей доступно, рассмотреть явление в чистом виде, предполагает, что спрос и предложение взаимно покры­ ваются, т. е. что влияние их вообще уничтожается.

Чтобы удержать у себя золото как деньги, т. е. как элемент созидания сокровищ, надо воспрепятствовать его обращению, его растворению как покупательного средства в средствах потребле ния. Следовательно, созидатель сокровищ приносит потребности своей плоти в жертву золотому фетишу. Он берет всерьез еваигелие отречения. Но, с другой стороны, он может извлечь из обращения в виде денег лишь то, что он дает обращению в виде товара. Чем больше он производит, тем больше он может продать. Трудолюбие, бережливость и скупость — вот, следовательно, его основные добродетели; много продавать, мало покупать — в этом вся его политическая экономия.

Застойные времена. Идет собрание в погребальной конторе.
Повестка дня - экономия.
- Предлагаю вместо гробов использовать полиэтиленовые пакеты
экономим на дереве!
Бурные аплодисменты...
- Предлагаю покойника в полиэтиленовом пакете закапывать
вертикально - экономия площади!
Продолжительные аплодисменты...
- Предлагаю покойника в полиэтиленовом пакете закапывать
вертикально, но только наполовину - экономим на памятниках!
Бурные аплодисменты переходящие в овацию...

Один из основных недостатков классической политической экономики состоит в том, что ей никогда не удавалось из анализа товара и, в частности, товарной стоимости вывести форму стоимости, которая именно и делает ее меновой стоимостью. Как раз в лице своих лучших представителей А. Смита и Рикардо она рассматривает форму стоимости как нечто совершенно безраз­личное и даже внешнее по отношению к природе товара. Причина состоит не только в том, что анализ величины стоимости поглощает все ее внимание.
Причина эта лежит глубже. Форма стоимости продукта труда есть самая абстрактная и в то же время наиболее общая форма буржуазного способа про­ изводства, который именно ею характеризуется как особенный тип обществен­ного производства, а вместо с тем характеризуется исторически. Если же рассматривать буржуазный способ производства как вечную естественную форму общественного производства, то неизбежно останутся незамеченными и специфические особенности формы стоимости, следовательно особенности формы товара, а в дальнейшем развитии — формы денег, формы капитала и т. д. Поэтому у экономистов, единогласно признающих измерение величины стоимости рабочим временем, мы находим самые пестрые и противоречивые представления о деньгах, т. е. о всеобщем эквиваленте в его законченном виде.
Особенно ярко это выступает, напр., при исследовании банкового дела, где с обыденными ходячими определениями денег далеко не уедешь. В противовес этому появилась реставрированная меркантильная система (Ганиль и др.), которая в стоимости видит лишь общественную форму или, лучше сказать, лишенный всякой субстанции отблеск этой формы. — Замечу раз навсегда, что под классической политической экономной я понимаю всю политическую экономию, начиная с В. Петти, которая исследует внутренние зависимости буржуазных отношений производства. В противоположность ей вульгарная экономия топчется лишь в области внешних кажущихся зависимостей, все снова и снова пережевывает материал, давно уже разработанный научной политической экономией, с целью дать приемлемое для буржуазии толко­вание, так сказать, наиболее грубых явлений экономической жизни и при­ способить их к домашнему обиходу буржуя. В остальном она ограничивается тем, что педантски систематизирует затасканные и самодовольные предста­ вления буржуазных деятелей производства о их собственном мире как луч­шем из миров и объявляет эти представления вечными истинами, поэтому приблизительно в таком же духе, как дохристианские религии отцами церкви.

Правда, политическая экономия анализировала — хотя и не­ достаточно — стоимость и величину стоимости и раскрыла скрытое в этих формах содержание. Но она ни разу даже не поставила вопроса: почему это содержание принимает такую форму, другими словами — почему труд выражается в стоимости, а продолжитель­ ность труда, как его мера, — в величине стоимости продукта труда? Формулы, на лбу которых написано, что они принадле­жат такой общественной формации, где процесс производства гос­ подствует над людьми, а не человек над процессом производства, — эти формулы представляются ее буржуазному сознанию чем-то само собою разумеющимся, настолько же естественным и необхо­ димым, как сам производительный труд. Добуржуазные формы общественного производственного организма третируются ею труда. Но сам он настолько плохо различает двойственный характер труда, который и представлен двойственно, что на протяжении целой главы: «Value and Riches, th eir D istinctive Properties» [«Стоимость и богатство, их отли­чительные особенности»], вынужден возиться с пошлостями такого госпо­дина, как Ж. Б. Сэй. В конце концов он с изумлением замечает, что Дестют, хотя и признает вместе с ним труд источником стоимости, тем не менее в своем определении понятия стоимости оказывается в то же время соглас­ным с Сэем.

Такого рода формы как раз и образуют категории буржуазной экономии. Это — общественно значимые, следовательно объектив­ ные мыслительные формы [Gedankenformen] для производствен­ных отношений данного исторически определенного общественного способа производства — товарного производства. Весь мистицизм товарного мира, все чудеса и привидения, окутывающие туманом продукты труда при господстве товарного производства, — все это немедленно исчезает, как только мы переходим к другим фор­ мам производства.
Так как политическая экономия любит робинзонады, то пусть и на нашем острове прежде всего появится Робинзон. Как ни скромен он в своих привычках, он все же должен удовлетворять разнообразные потребности и потому должен выполняв разно­ родные полезные работы: делать орудия, изготовлять мебель, приручать ламу, ловить рыбу, охотиться и т. д. О молитве и т. п.
мы уже не говорим, так как наш Робинзон находит в ней удоволь­ствие и рассматривает такого рода деятельность как отдых от работ. Несмотря на разнообразие его производительных функ­ций, он знает, что все они суть лишь различные формы деятель­ ности одного и того же Робинзона, следовательно лишь различ­ные виды человеческого труда. Под давлением необходимости он должен точно распределять свое рабочее время между различ­ными функциями. Больше или меньше места займет в его сово­купной деятельности та или другая функция, зависит от того, больше или меньше трудностей придется ему преодолеть для достижения данного полезного эффекта. Опыт учит его этому, и наш Робинзон, спасший от кораблекрушения часы, гроссбух, чернила и перо, тотчас же, как истинный англичанин, начинает вести учет самому себе. Его инвентарь содержит перечисление предме­тов потребления, которыми он обладает, различных операций, необходимых для их производства, наконец рабочих часов, кото­ рых ому в среднем стоит изготовление этих различных продуктов.
Все отношения между Робинзоном и вещами, составляющими его самодельное богатство, настолько просты и прозрачны, что даже г. Макс Вирт сумел бы уразуметь их без особого напряжения ума.
И все же в них уже заключаются все существенные определения стоимости.

Каждый знает — если он даже ничего более не знает, — что товары обладают общей им всем формой стоимости, резко контра­стирующей с пестрыми натуральными формами их потребительных стоимостей, а именно: обладают денежной формой стоимости.
Нам предстоит здесь совершить то, чего буржуазная политиче­ская экономия даже и не пыталась сделать, — именно показать происхождение этой денежной формы, т. е. проследить развитие выражения стоимости, заключающегося в стоимостном отношении товаров, от простейшего, едва заметного образа и вплоть до осле­пительной денежной формы. Вместе с тем исчезнет и загадочность денег.