Александр Матюхин

Несколько счастливых детей

В ночь после похорон Лизе приснилось страшное. Вернее, это был даже не сон, а тяжелое, липкое наваждение. Лиза понимала, что в данный момент ворочается под теплым одеялом на кровати, но одновременно с этим испытывала неприятный озноб. Грипп, усугубленный ночной поездкой по зимнему лесу, давал о себе знать.

В навалившемся мороке казалось, что огромный серый пес – встретившаяся в лесу дворняга с проплешинами между ушей и облезшим носом – вылизывает Лизу от лба до пяток. От пса воняло влажной шерстью, тухлятиной, он неловко царапал когтями Лизины бедра и живот, при этом вилял хвостом, как бы извиняясь за такое странное вмешательство в наваждение.

Лиза не могла сопротивляться. Язык пса добрался до ее лица, забрался в рот, в уши и будто дотянулся влажным кончиком до сознания – сюрреалистично, как это бывает во снах, – и вылизывал из ее воспоминаний все нехорошее, важное и злое.

Как бы Лиза хотела, чтобы это произошло на самом деле! Ничего о вчерашней ночи не помнить!

Проснулась утром, конечно же, без пса, без царапин, хоть и с ознобом. Старые часы на тумбочке звякали, и Лиза прислушивалась к квартире – настороженно и с легким испугом. Сама не заметила, как искусала нижнюю губу в кровь.

Зима в середине января была особенно зла. Рассвет случался ближе к полудню и длился, если повезет, до трех часов, а все остальное время в глубокой черноте потрескивал мороз, от которого тяжело дышалось и думалось. Мысли подмерзали… да, именно так. Грипп усугублял: пришла слабость, кости болели, а голову набили ватой.

В квартире стояла непривычная тишина, словно из жизни Лизы вытащили тот постоянно повторяющийся шумный эпизод, проигрываемый с утра до вечера, когда нужно было вскакивать, бежать в детскую к Артему, будить его, переодевать, нести умываться, потом перекладывать в кресло, готовить завтрак… и так далее, и до изнеможения, и раз за разом.

Из-под занавесок сочился свет фонаря. Лиза выскользнула в коридор и включила свет во всей квартире, щелкая выключателями с непонятным ей самой задором. Только после этого успокоилась немного, выпила жаропонижающее и заварила крепкого чая с лимоном.

Без Артема было тревожно и непривычно. Лиза не удержалась, пошла проверить детскую. Вдруг ночные похороны ей привиделись, как пес в гриппозном бреду?

В комнате никого не было. Возникло острое желание прямо сейчас выбросить из нее вообще все, потом открыть окна и впустить внутрь зиму на несколько часов. Пусть заморозит стены, столы, кровать, облепит обои изморозью, а подоконник заметет снегом. Это было бы лучшее решение. Но Лиза ограничилась неторопливой уборкой. За час собрала четыре полных мусорных мешка. Мешки эти, как и тревожные мысли, следовало выбрасывать, а не копить.

В дверь коротко позвонили, хотя Лиза никого не ждала. На лестничном пролете стоял мальчик лет десяти. Он будто только что пришел с улицы: из-под большой меховой шапки и мягкого шарфа торчал раскрасневшийся нос, и щеки тоже были красные, а на валенках и плечах подтаивал снег. Кто сейчас носит валенки?

– Артем выйдет гулять? – спросил мальчик, поглядывая на Лизу снизу вверх.

Она подумала, что выглядит, должно быть, странно: в пижаме, босая, растрепанная, с раскрасневшимися глазами и в резиновых розовых перчатках. Смысл вопроса дошел до нее не сразу. Лиза сдвинула брови:

– Артем?..

– Он сказал, что здесь живет. Я думал, мы могли бы погулять. – Мальчик поправил рукой в варежке сползающую на глаза шапку.

– Откуда ты его знаешь?

– Ну как же. Мы подружились. Он еще предложил как-нибудь покататься на «ватрушках», пока зима не закончилась. Позовете?

У Лизы закружилась голова. Он потерла переносицу, пытаясь собраться с мыслями. Мальчик, стоящий перед ней, определенно был настоящим, не галлюцинацией.

– Артем не может гулять, – сказала она, старательно выговаривая каждое слово.

– Почему? – нахмурился мальчик.

– Потому что он болен. Тяжело болен и не ходит уже много лет.

Мальчик продолжал хмуриться какое-то время, потом вдруг улыбнулся и сказал:

– Я понял. Он что-то натворил, и вы его наказываете. Передайте, что я заходил, пожалуйста. Очень хочу быть его другом. Он жаловался, что ни с кем не дружит, а это плохо. У всех должны быть друзья.

Мальчик развернулся и вприпрыжку побежал к лестнице. Лиза стояла на пороге, ошарашенная. Звуки шагов мальчика стихли где-то внизу, и только после этого она закрыла входную дверь.

До восхода солнца Лиза ничего больше не делала. Никакой уборки. Дверь в детскую была плотно закрыта.

В конце концов, когда солнце окрасило заснеженные улицы в голубоватую морозную рябь, Лиза оделась и стала выносить мешки на мусорку. Это заняло почти час. Мешки как будто не кончались.

Забросив остатки в зеленый контейнер, Лиза увидела странного мальчика снова. Он стоял у первого подъезда, держа около себя надутую «ватрушку» синего цвета. Мальчик помахал рукой, и Лиза помахала в ответ, хотя и не поняла зачем.

Пока она шла, не оставляло ощущение, что мальчик продолжает стоять и смотреть ей в спину. Хотелось оглянуться. Уже у самого входа Лиза – непонятно для чего – сделала вид, что поправляет шапку, мотнула головой в сторону, ощупывая взглядом двор, но мальчика нигде не было видно. Он ушел. Или не было его вовсе.

В процессе уборки Лиза нашла конверт с деньгами. Его три недели назад привез бывший муж Игорь. В тот день он приехал, как всегда, без предупреждения. Завалился в квартиру, нагло и по-хозяйски. Пальто снимать не стал, зато с порога забубнил, как умел:

– Пахнет у тебя, Лизк, дерьмом, слышишь? Давно проветривала-то? Я сто раз говорил, превратишь квартиру в черт-те что. Окна-то чего не открываешь? Лень, Лизк, до добра не доведет. Жопу-то поднять надо и форточку хотя бы открыть…

Лиза знала, что перебить его невозможно, а потому старательно отгоняла этот бубнеж куда подальше, пытаясь сосредоточиться на других делах.

Игорь встал в дверях кухни: лицо раскраснелось, большой живот поднимался и опускался, снег налип на меховом вороте и шарфе. Одышка. Ожирение. Самодовольство. Кислая мина. Все еще что-то бубнил. Обвинительное в ее адрес. Лиза напомнила себе, что это она его выгнала, а не наоборот. Пока Игорь был на работе, собрала вещи в два чемодана и выставила их в коридор. Игорь, конечно, ворвался в квартиру и долго, обстоятельно, грубо доказывал, что она, женщина, не имеет права так поступать. Но в конце концов сдался, забрал чемоданы и уехал к маме. Лиза знала, что за Игоревым гонором ничего не стоит. Он был мягок и слаб, брал только тем, что методично выедал, как говорится, мозги. В этом ему не было равных, и Лиза долгие годы не могла сопротивляться.

– Лизк, есть кофе? – Игорь стащил с шеи шарф. Снег посыпался на пол и быстро растаял.

– Дома у себя попьешь, – вяло огрызнулась она.

Артем сидел в кресле за столом. С уголка его губы стекала манная каша и капала на слюнявчик. Артем смотрел на отца, не двигая головой, будто бы исподлобья. Узнал или нет – непонятно. Он уже давно не произносил никаких звуков, а только шевелил скрюченными пальцами. Сейчас пальцы оставались неподвижными.

Игорь же, наоборот, говорил много. Он сел на табурет.

– Лизк, ну снова заводишься. Я тебе чего сделал? Я правду все время старался говорить, никогда не врал. Или тебе нужно было, чтобы врал? А какой в этом толк? Знаешь, что делает человека успешным? Критика! Если все время хвалить, он не будет развиваться, а если указывать на ошибки, там, мелкие недочеты, он будет стараться делать лучше. Вот я тебе сказал, что у тебя запашок этот мерзкий стоит, как будто дерьмишко не вытерла, ты ведь уберешься, да? И станет лучше.

– Пока тебя не было, дерьмишком не пахло, – отозвалась Лиза. Она редко позволяла себе такое, не опускалась до уровня Игоря.

Он замолчал на мгновение. На лице проступили белые пятна.

– Дура ты, – сказал, стирая пот со щек кончиком шарфа. – Я как лучше хочу. И хотел всегда. Я ведь не ушел, когда Артему диагноз поставили… помогал, как мог. А ты рушишь.

Эти его фразочки, сказанные глубоким и искренним тоном, ужасно Лизу злили. Из-за парадоксальности ситуации. Да, Игорь помогал, не отказывался. Терпеливо возил Артема на процедуры, ухаживал, подмывал, кормил, выводил гулять, поднимался среди ночи, чтобы успокоить. Много чего делал. Но только после каждого действия не уставал высказать Лизе свое ценное мнение.

Он говорил: «Давай сиделку наймем. Это рационально. Зачем я вскакиваю каждую ночь и не высыпаюсь? Пусть старушка какая-нибудь сидит в детской, сторожит».

И еще говорил: «Раньше было лучше, да, Лизк? Аборт чего не сделала?»

И еще говорил: «Знаешь, вот так жизнь и проходит, за лекарствами, тазиками с водой, уборками этими вашими».

Выедал мозги, в общем.

– Чего ты вообще пришел? – спросила Лиза.

– Я это, подумал тут на досуге. Мы же люди взрослые, Лизк. Ну, побаловались и хватит. Давай по-взрослому подумаем, как жить дальше. Нам с тобой. – Игорь смотрел на Артема с легкой брезгливостью. – Тебе скоро сорок. Мне давно уже… Ну что, мы из-за недоразумения состаримся поодиночке? В чем смысл?

– Сын твой, значит, недоразумение?

Игорь сконфузился:

– Я не это имел в виду, ты же понимаешь. В общем, вот. – Он вытащил из кармана и положил на стол перед Лизой пухлый конверт. – Взрослый поступок, как положено. Нужно решиться и сделать шаг вперед. Совместный шаг, Лизк. Ты и я.

– Что это? – холодно спросила она.

За полгода после расставания Игорь не баловал ее деньгами. Скупо платил алименты и иногда подкидывал мелочь на лекарства.

– На детдом. Там листовка еще, реклама. Не детдом даже, а санаторий. Ухаживают, массажи разные, лекарства, обследования. Артемка будет счастлив. В сто раз лучше, чем в квартирке этой сидеть постоянно и на тебя, унылую, смотреть.

Артем, услышав свое имя, пошевелил изогнутыми пальцами. В эти моменты его было особенно жалко. Словно Артем все понимал и хотел поучаствовать в диалоге, хотя врачи и говорили, что у него дистрофия мозга и он вряд ли осознает даже половину происходящего вокруг.

– Оплати на год вперед и выдохни. Поживи нормально, как раньше жила, а? Мы его будем навещать раз в неделю. Может, раз в две недели. И нам хорошо, и ему, – продолжал бубнить Игорь. – Представь, в квартире не будет больше запаха этого, болезненного. Ремонт можно забахать. В свет выйти. Лизк, мы с тобой заживем, как много лет назад.

Она швырнула в Игоря кружкой с горячим чаем. Игорь, взвизгнув, вскочил, замахал руками, растирая по щекам воду. Мелкие поросячьи глазки суетливо бегали туда-сюда. И как она вообще могла влюбиться в этого человека?

– Дура ты, Лизк! – крикнул он. – Это же нормально!

– Что люди скажут? – холодно спросила она. – Ребенка сдала в детский дом, так? От родного отказалась? Не тебе скажут, а мне. С женщины весь спрос.

– Ответь, что для себя пожить хочется.

– Пошел вон. – Она взялась за ручку чайника, и Игорь попятился в коридор.

Уходя, он бросил:

– Форменная дура. Не квартира, а мусорка. Вот и живи, как на помойке.

…Лиза вспомнила ощущения, которые испытывала. Досаду и стыд. Прежде всего из-за того, что Игорь был в чем-то прав. Она отдала бы Артема в этот проклятый детдом. Если бы не совесть, так некстати пробуждающаяся каждый раз, когда Лиза смотрела на сына. А еще постоянное, непроходящее чувство вины.

Но в любом случае надо было двигаться дальше. Ночные похороны прошли успешно.

Пока Лиза мяла в руках конверт с деньгами, вспоминая диалог с Игорем, ей позвонила мама.

– Как там… Артемка? – спросила она, почему-то запнувшись. С этого вопроса начинался любой ее звонок.

– Ничего не изменилось. – Лиза покосилась на пустой стул возле холодильника. – Сидит, мультики смотрит.

– Знаешь, мне сон приснился нехороший. Будто вы с Артемкой на кладбище пошли. – Мама вздохнула, переводя дух. – В общем, мужичок какой-то колотил землю лопатами. И вот он бьет, бьет, а я молитвы читаю одну за одной. Читаю и понимаю, что это какие-то неправильные молитвы. Странные. Вроде слова те же, а смысл другой. Католические, может. Холодно, сил нет. И потом чувствую – тепло. Взгляд опустила, а возле меня пес стоит, мохнатый такой, огромный, и руки лижет.

Лиза вздрогнула:

– Что, прямо пес?

– Ага. Дворняга. Здоровенный. Я испугалась, а руку отдернуть не могу. И тут вижу, рядышком девочка стоит, с лыжами и лыжными палками под мышкой. Такая, в розовой шапочке. Говорит мне: «Вы не переживайте, Артем с нами погуляет немного». А голос у нее, знаешь, лающий, страшный. Тут я и проснулась… Не к добру, Лизонька. Сходила бы в церковь, помолилась, что ли.

Лиза была маловерующая. Из тех, кто держит иконку в спальне, носит крестик, но в церковь заглядывает, только когда сильно прижмет. Будто вера – это чудесная мастерская по решению мелких, точечных проблем. Лиза и сама понимала, злилась иногда, что не может, как говорится, пустить Бога в душу, но ничего поделать с собой не могла.

– Мам… – буркнула Лиза. – Мам. Как я устала, что все вокруг ищут виноватого. А виноватых нет. Так иногда бывает.

Хотя она знала, что самая страшная вина все же на ней.

Сработал таймер, который Лиза забыла отключить. Обед Артема. Обычно к этому времени Лиза уже разогревала суп или тщательно перемолотые вареные овощи, усаживала сына за стул, надевала слюнявчик. Сейчас она смотрела на пищащий таймер, зажав телефон плечом, и не шевелилась. Как будто мысль об Артеме вывалилась из памяти, а со звонком таймера вернулась вновь.

Мама сказала:

– Ладно, не буду мешать. Но подумай на досуге про церковь-то.

Лиза заверила, что обязательно подумает, отключилась, потом отключила и таймер тоже. Прислушалась к тишине квартиры. Показалось, что за входной дверью кто-то стоит. И еще показалось, что слышит тихие, едва разборчивые детские голоса.

Подошла к двери, дотронулась до замка, провернула. Голоса резко стихли.

– Ну, сейчас вы у меня…

Лиза распахнула дверь, ожидая увидеть того самого мальчишку в шапке и валенках, и осеклась. Лестничный проем был завален мусорными мешками. Это были обычные пластиковые черные и синие мешки, какие продаются в каждом супермаркете. Все набиты чем-то, завязаны разноцветными ленточками. Уложены вдоль стен, на полу, возле лифта. Один на другой, рядками и кучками. До потолка.

Лиза остановилась, не понимая. В квартиру просочился густой липкий запах мочи и пота. Мешки загородили лампы, и свет расползался с трудом, его было мало и только под потолком. На полу же сгустились тени. Лиза шагнула назад и уперлась спиной во что-то мягкое, податливое. Вскрикнула, развернулась. Вместо коридора квартиры выстроились один на одном синие мешки. Сквозь полупрозрачный тонкий пластик проступали четкие очертания частей тел. Где-то раскрытая ладонь, где-то часть лица – нос, приплюснутые губы, лоб. А еще стопы, живот, член, лопатки. В каждом мешке лежал скрюченный человек. Взрослый или маленький. Мужчина или женщина.

Теперь уже Лиза закричала громко, не стесняясь и не сдерживаясь. Мешки нависали, кренились. Разноцветные ленточки трепетали, словно на ветру. Воздух шевелился, заталкивая отвратительные миазмы Лизе в ноздри и в горло.

Несколько мешков упало под ноги и лопнуло, вываливая на кафель россыпь желтых пальцев и зубов, глаз и ушей. Лизу стошнило, она и сама упала – на колени, ослепнув от слез. Мешки падали вокруг, лопались. Один за другим. Мусор, который Лизе придется убирать бесконечно.

Краем уха услышала звук дверного звонка. Он прорывался из реальности в этот бесконечный мусорный трип. Взвился на высокой ноте. Потом в невидимую дверь заколотили. Лиза мотнула головой, размазала сопли и слезы по лицу, огляделась.

Морок развалился.

Она сидела на собственной кухне, облокотившись спиной о холодильник, и держала в руках таймер. Снаружи уже стемнело, в окно лился белый свет фонаря, смешивающийся с наметенным со стороны улицы снегом.

Мешков вокруг не было. Как не было пальцев, зубов, глаз и ушей.

А вот в дверь колотили. Сильно, требовательно.

На пороге стоял взволнованный Анатолий.

– Войти можно? – спросил он, и, не дав времени на ответ, ввалился внутрь, захлопнул за собой дверь и заключил Лизу в объятия.

Она провалилась в его коричневое теплое пальто, в аромат мягкой туалетной воды, в шершавую водолазку «под горло».

Пальцы Анатолия поглаживали ее волосы.

– Ты не отвечала на звонки. Я подумал, сорвалась. Мы же договаривались, помнишь? Терпеть. Три дня, потом станет легче и лучше.

– Милый… – Лиза запнулась. Продолжила, выдохнув: – Толя, дорогой, ты зачем пришел? Никто не должен тебя здесь видеть.

– Как же еще? С ума схожу, не знаю, что происходит. Вдруг у тебя уже полиция?

Он говорил сбивчиво, взвинченно. Лиза слышала, как колотится его сердце. Переживает, еще бы. Толя был на ночных похоронах. В общем-то, изначально это была именно его идея, поэтому неудивительно, что примчался такой перепуганный, наплевав на договоренности.

Лиза отстранилась.

– Заходи, раз пришел… – пробормотала она. – Мне тебя не хватало.

Роман закрутился несколько месяцев назад. Банальная ситуация, если разобраться. Оставив Артема под присмотром мамы, Лиза пошла на день рождения подруги в ресторан и там, оглушенная внезапной свободой, напилась и неожиданно для самой себя проснулась утром в одной постели с Анатолием. Почти ничего не помнила, кроме того, что познакомилась с ним на улице, когда ждала такси.

Банальные отношения, если разобраться. Анатолий развелся много лет назад и часто говорил, что нового брака не хочет, бытовые отношения не для него. Однако Лизе помогал – материально и морально. Сам никогда к ней не приезжал, потому что обговорили это заранее, но терпеливо выслушивал Лизины рассказы о болезни сына, тяжелой жизни и тысячах мелочей, от которых нельзя скрыться. Наверное, слишком мало времени прошло, чтобы ему это надоело.

Сейчас Анатолий… Толя, так и не снявший пальто, смотрелся в кухне инородно. На плечах его до сих пор не растаял снег. Лиза подумала, что, несмотря на всё случившееся, она хочет переспать с Толей в собственной квартире хотя бы раз.

Спросила:

– Не жалеешь, что связался со мной?

Он ответил:

– Не жалею. Немного переживаю за твое будущее, но не жалею.

– А чего переживать… – Лиза шевельнула плечом. – Тут два варианта. Либо меня посадят, либо нет. Хотя второй маловероятен. Я не смогу долго скрывать, что Артем пропал. И не смогу правдоподобно объяснить, что произошло. Никто не поверит, что это был несчастный случай, а бывший еще и масла в огонь подольет. С него станется.

– Ты же помнишь наш вчерашний разговор? – Толя посмотрел на Лизу внимательно, ожидая ответа.

– Про три дня после похорон? Ты правда в это веришь?

– Не просто верю, а знаю! Я поэтому и приехал. Многие люди по своей натуре нетерпеливы. Не умеют выдерживать нужное время. А это самое важное и ценное. Нужно продержаться, чтобы никто ничего не заподозрил.

– Ага. Как в сказке.

Толя хотел что-то ответить, но в этот момент в окно кухни с силой ударился снежок. Стекло зазвенело, едва не разбившись.

– Что?.. – Лиза подскочила к окну и увидела нескольких детей, столпившихся у фонаря.

Ламповый белый свет выдергивал их из окружающих сумерек. Дети были примерно одного возраста, лет по двенадцать, одеты в шубы и теплые шапки, в валенках. Кто-то держал «ватрушку», кто-то санки. Один мальчишка, присев на колено, нагребал снег ладонями, сооружая еще один снежок. Девочка в розовой меховой шапке помахала рукой.

Лиза распахнула окно, впуская морозный воздух в кухню. Закружившиеся снежинки облепили ее вспотевшее лицо.

– Вы с ума сошли?! – закричала она на весь пустынный двор. – Вы что себе позволяете?!

– Мы Артема звали, звали, а он не выходит! – ответил один из мальчиков.

У Лизы в горле мгновенно встал влажный ком.

– Вы его наказали? – крикнула девочка. – Насколько? Завтра выйдет?

– Артем?.. – спросила она едва слышно. – Вы правда об Артеме?

Мальчишка, стоящий на коленке, выпрямился, поигрывая свежим снежком.

– Да что вы с ней разговариваете, она же ничего не решает! – воскликнул он. – Все мамы такие! Обижают детей почем зря!

– Что ты сказал?..

Лиза оглянулась, ловя взглядом взгляд Толи. Тот сидел, вытянувшись в струнку. Сложил ладони между коленей.

– Я говорю, вы такая же дрянная мать, как и моя! Только и умеете, что ругаться, наказывать и ничего не позволять! Почему вы не можете выпустить сына погулять с друзьями?

– Потому что у него нет друзей! – закричала Лиза, и этот крик вырвался из горла ярко и звонко. – Он не может дружить, ясно вам?! Никогда не сможет!

Мальчишка замахнулся и швырнул снежок. Он угодил ей в лицо и холодно ошпарил щеку. Лиза с силой захлопнула окно, метнулась через кухню в коридор.

Сейчас она покажет им! Сейчас поймает каждого и вывернет уши до красноты!

Толя схватил ее за локоть уже в коридоре.

– Ты куда?! – спросил он взволнованно.

– Как куда? Наказать их! Поймать.

– Кого?

– Детей! Этих! Которые снежки швыряли!

Она осеклась, видя тяжелый Толин взгляд. Одна нога ее была уже в сапоге.

– Нет никаких детей… – пробормотал он. – Ты просто подошла к окну и начала кричать. Там пустая площадка, никто не гуляет.

Мигом вспомнилось видение с мусорными мешками. Лиза медленно села на пол, обхватив голову руками.

– Я схожу с ума…

– Нужно время, – сказал Толя, садясь рядом. – Я об этом и говорю. Тебе нужно время. Как и всем вокруг. Три дня. Продержись, и станет легче. Никто не спросит, что произошло вчера.

* * *

Вот что произошло вчера.

Глупо и нелепо, если разобраться. Но в мире постоянно случается много глупостей и нелепостей.

На кухне сработал таймер, а это значило, что Артема нужно кормить ужином.

Артем, к слову, весь день капризничал непонятно из-за чего. Тонкий протяжный вой вырывался сквозь плотно сжатые губы, а пальцы то и дело тарабанили по столу. В какой-то момент, окончательно устав от этого дробного перестука, Лиза положила под руки Артема влажные тряпки.

У нее болела голова и поднялась температура. Хотелось спрятаться в комнате, укрыться под одеялом и не вставать. Таблетка жаропонижающего не сильно-то помогала. Лиза знала, что грипп свалит ее с ног на несколько дней, морально готовилась и злилась на себя и на то, что придется звонить маме и просить помощи.

Она все же легла в спальной комнате и немного подремала. А тут таймер.

Лиза поставила вариться яйца и забросила в тостер несколько кусочков хлеба, для себя. Кости ломило, голова была тяжелая. Артем мычал особенно раздражающе, и Лиза спросила:

– Ну чего тебе? Можешь помолчать?

Она часто винила себя за то, что раздражается или злится на Артема, но ничего не могла поделать – все равно злилась и даже ругалась. Один раз накричала, не удержавшись, и потом убежала в ванную комнату, испугавшись самой себя.

Сварившиеся яйца Лиза долго держала под струей холодной воды. В голове шумело, температура и не думала спадать. Вдобавок прибавился озноб, и Лиза уже мечтала вернуться в кровать хотя бы на полчаса.

Артем мычал. Раздражающе. Стучал пальцами по столу. Лиза поставила перед ним тарелку с яйцами. На большее она сегодня была не способна.

– Остывают. Терпи.

Пошла в ванную, высморкаться и закапать в нос. Разглядывала себя в зеркале. Вроде не старая, а мешки под глазами, морщины, потрескавшиеся губы, синие змейки вен на висках. Страхолюдина. И дело явно не в простуде.

Тут-то и случилось.

Она услышала звон разбивающейся тарелки, вздохнула тяжело, собираясь с мыслями, вышла из ванной, в узкий коридор, пошаркала тапками по линолеуму, отметив, что надо бы помыть полы, а то пыль вдоль плинтусов скопилась.

А потом увидела страшное.

Артем сидел в кресле, закинув голову назад и вбок. Рот был приоткрыт, с уголка губ капала слюна, а горло, горло неестественно распухло, словно в него затолкали что-то… Тарелка валялась на полу, как и единственное яйцо. Второго не было. Нигде не было.

Лиза метнулась к Артему, бормоча, ругаясь, проклиная себя. Схватилась за голову, за шею, увидела, что правая рука сына грязная, под ногтями застряли белые и желтые ошметки. Как он умудрился схватить яйцо и затолкать его в рот? Он ведь пальцы даже в кулак сжать не мог!

Артема била мелкая частая дрожь. Он хрипел, шарил глазами по потолку. Из ноздрей лилось. Лиза засунула два пальца в горло сыну, попыталась нащупать проклятое яйцо, вытащить. Потом вспомнила одну из лекций по уходу за больными, подхватила Артема под мышки и рывком вытащила из кресла.

Он был легкий, но резко дернулся в неподходящий момент, и Лиза дернулась тоже, запнулась, упала и ударилась затылком о дверцу духового шкафа. В глазах потемнело, а Артем вдруг стал тяжелым-тяжелым, навалился на Лизу спиной сверху, дрожал в конвульсиях, хрипел и размахивал руками, будто хотел встать сам.

Лиза не могла пошевелиться под его весом. Силы вылетели из нее в момент удара о духовку. Артем дергался еще несколько минут, потом резко захрипел и затих. Он сполз на бок, безжизненно, стукнувшись головой об пол. Лиза тут же попыталась сесть, но кухня кружилась перед глазами. Еще какое-то время ушло на то, чтобы шум в ушах, темнота и головокружение отступили, и тогда уже Лиза схватила Артема, развернула и увидела серое безжизненное лицо, закатившиеся глаза, приоткрытый рот и распухшую шею.

Пришла простая мысль: умер. Следом другая: умер из-за нее!

Лиза похлопала Артема по щекам, попробовала нащупать пульс, потом отползла, не в силах встать на ноги, и минут двадцать просто плакала.

Когда поняла, что может более-менее соображать, позвонила почему-то Толе, а не бывшему мужу.

Тот выслушал внимательно, не прерывая сбивчивую речь, потом сказал:

– Подъеду через двадцать минут. Сумеешь вынести тело?

– Что ты сказал?

– Говорю, надо вынести тело к моей машине.

У Лизы перехватило дыхание.

– Зачем?

– Чтобы похоронить. Ты же думала о последствиях? Тебя посадят, Лиза. Как минимум пока будут идти разбирательства. Разрушишь себе жизнь.

Лиза часто-часто закивала, доверившись рассудительному Толе. Он знал, что делать. Не будет обвинять ее и ворчать, как Игорь. Просто решит вопрос. Странным образом… но решит.

– Я спущусь, да. Никто не обратит внимания. Я… У нас везде камеры. Их нечасто смотрят, но если вдруг…

– Это неважно. Главное, чтобы в моменте никто не стал задавать вопросы. Оденься теплее. Постарайся, милая.

В голове стало яснее. Лиза отдышалась, нашла в себе силы подняться и поставила таймер на пятнадцать минут. Ей всегда было комфортнее в режиме ограниченного времени.

Когда таймер сработал, Лиза уже оделась сама и закутала Артема в полушубок, брюки и валенки. Голову закрыла капюшоном.

Лиза всегда думала, что вот это литературное «он казался живым, как будто только что уснул», сильное преувеличение, что мертвые люди выглядят безобразно, но Артем и вправду походил на уснувшего. Наверное, ничего хорошего в этом не было, потому что осознание, что он мертв, что сына не вернуть, откладывалось на поздний срок.

Толя позвонил еще через пять минут, сообщил, что припарковался за домом, на заднем дворе, возле футбольного поля. Это место не освещалось, множество машин кучковались одна за другой в беспорядке, затеряться среди них было проще простого. Красную Толину «киа» Лиза и увидела не сразу, застыла с Артемом на руках, растерявшись. В зимней темноте светились окошки ее дома и многоэтажки напротив, но света было недостаточно, чтобы сразу понять, что где.

Впрочем, Толя вышел сам, помахал рукой. Когда Лиза подошла, открыл багажник.

– Туда? – спросила она с некоторым ужасом.

– А куда? На заднее сиденье? А если остановит кто?

Толя был собран и холоден. Такому Толе Лиза подчинялась без вопросов. Она уложила Артема в пустой большой багажник, стараясь почему-то, чтобы ему было удобно. В темно-бледном освещении лицо Артема казалось молочным, с грубыми черными пятнами под подбородком, на распухшей шее, вокруг глаз.

Захлопнув багажник, Толя открыл Лизе дверцу, потом сел за руль.

Какое-то время ехали молча. Лиза не понимала куда. Сначала мелькали знакомые ориентиры, вроде супермаркета, автозаправки, жилого комплекса «Буревестник», который недавно выстроили на юге города. Потом трасса сузилась, фонари вдоль обочины поредели, дома пропали.

– Много лет назад я убил собаку, – вдруг заговорил Толя, не отрывая взгляда от дороги. – Мне было пятнадцать. Идиотская история, случайность. Папин лабрадор. Папа его очень любил, а псина была старая, добрющая. Лето, жара, я слонялся по квартире, не зная, чем себя занять. На балконе у нас стоял папин сейф для оружия, и в семье давно знали код, чтобы его открыть. Ну я открыл, вытащил его «воздушку» и стал играться. Знаешь, пульки такие алюминиевые, как будто детские. Ну, идиот форменный, придумал вот что. Расставил солдатиков на книжной полке и сам себе поставил цель – вышибить всех с десяти выстрелов. На третьем выстреле одна из этих пулек рикошетом угодила псу в глаз. Он стоял неподалеку. Такой ленивый добряк, изнывающий от жары. Бедняга. Не думал, что пулька причинит ему вред. А он умер, представляешь? Свалился почти сразу же, и все.

Толя замолчал, и Лиза, поерзав, спросила:

– Что ты сделал дальше?

– Позвонил бабушке. Папу боялся страшно, он военный, эмоции через край. Я думал, что он меня убьет. Затолкает «воздушку» через задницу, чтобы ствол из горла вылез. Бабушка с дедушкой приехали вдвоем и сразу взялись за дело. Дедушка убрал пса в мешок, вытащил на улицу в машину. Бабушка сказала, что я должен с ними поехать, потому что на ночных похоронах должен быть тот, кто умертвил…

Он замолчал снова, словно вдруг стал сомневаться: а надо ли рассказывать Лизе вообще?

– Мы сейчас то же самое делаем? – уточнила она.

– Вся соль в церемонии. Дедушка не просто выкопал яму в лесу, и мы не просто уложили туда тело. Это погребение, ритуал. Древний, магический. Бабушка заставила выучить наизусть специальную погребальную молитву. Что-то из языческой веры, я думаю. Как Интернет появился, я пытался найти историю молитвы, но ничего не нашел. Она только у меня в голове. Я рассказал молитву, стоя над могилой лабрадора. Дедушка забросал его землей и сложил камни определенным образом. А потом сказал, что нужно подождать три дня. Я спросил: «Пес оживет и вернется домой?» Знаешь, как у Стивена Кинга в романе. Но дедушка сказал, что мертвых на этой церемонии не оживить. Дело в другом. Через три дня о собаке забудут. Никто не будет вспоминать и искать. Никогда. Упоминания исчезнут отовсюду. Он пропадет из фото и видеозаписей, из писем, заметок, журналов. Из мыслей. Главное – подождать.

– И как?

– Я соврал родителям, что повел пса гулять, а он сорвался с поводка и куда-то убежал. Папа ругался, но не так сильно, как если бы узнал правду. Мы везде расклеили объявления. Я тоже старательно клеил и даже ходил с мамой и громко выкрикивал имя пса. А через три дня родители о нем даже не вспомнили. Представляешь? Из квартиры пропали миски для еды и воды. Объявления растворились. Никто никогда больше не упоминал об этом псе.

– Но ты ведь помнишь до сих пор.

Толя не ответил.

Автомобиль свернул с дороги и зашуршал по узкой колее в глубину леса. Толя выключил фары, стало непроницаемо черно. Салон трясся, Лиза крепко ухватилась за дверную ручку и, прикрыв глаза, стала молиться обрывками молитв, которые никогда не запоминала целиком.

Потом остановились. Толя заглушил мотор и вышел, оставив дверцу открытой. Холодный ветер швырнул в салон легкий снег. Лиза вышла тоже. Это место плотно обступали деревья. Непонятно, как Толя протиснулся сюда на автомобиле.

Здесь было холоднее, чем в городе, Лизу прошиб озноб. Она подумала, что если и выкарабкается из этой ситуации сегодня, то следующие три дня точно проваляется с бешеной температурой.

Толя открыл багажник и перекинул тело Артема через плечо. Взял лопату в свободную руку. Побрел куда-то за деревья, не оглядываясь. Лиза заторопилась, чувствуя, как болезненно пульсирует вена на виске.

– Слушай и запоминай молитву, – сказал Толя негромко. – Это важно. Ты читаешь молитву, я закапываю могилу и кладу камни.

Он зачитал несколько коротких предложений. Повторил несколько раз. Лиза сбивчиво произносила слова, силясь запомнить, хотя в голове стоял туман.

Остановились непонятно где, среди снега и деревьев, закрывающих ночное небо. Темнота была густая, молочная. Лиза к ней привыкла и хорошо различила несколько холмиков с выложенными на них камнями. Снег их не занес – или таял, или еще что.

– Ты здесь не в первый раз… – пробормотала она.

Толя не ответил. Он аккуратно уложил тело Артема в снег, взялся за лопату и стал копать. Лиза стояла, повторяя про себя строчки молитвы. Холод поднялся от ног и разлился по всему телу.

В какой-то момент Лиза почувствовала, как по ладони елозят чем-то теплым и шершавым. Рядом стоял большой серый пес, безродный, очень худой, с катышками снега на спине. Не лабрадор. Это он лизнул, привлекая ее внимание, и теперь смотрел на Лизу, ожидая реакции.

– У меня нет еды, – пробормотала Лиза, разводя руками. – Я бы и рада…

Почему она оправдывается перед псом?

Он постоял еще немного, потом развернулся и побрел в лес, проваливаясь тощими лапами в снег.

Толя копал долго, вгрызаясь в промерзшую землю. Но не проронил ни слова и не делал передышки. Выкопав, сколько следует, он выбрался, перенес Артема. Тут Лиза не выдержала и коротко, пронзительно взвыла.

– Не надо, – сказал Толя. – Не к месту. Может, он это сам все. Чтобы не мучиться.

– Не мог он.

– Откуда тебе знать? Поищи в Интернете, что с людьми делает болезнь… Читай молитву.

Лиза растерла слезы по щекам, подошла ближе. Артем лежал в яме-могилке скрюченный, коленками в подбородок. В темноте почти не похожий на человека.

– Читай, – коротко повторил Толя, положил руку ей на плечо, сжал крепко.

Лиза прочитала молитву, потом, для верности, еще раз и еще, почти без паузы, Толя стал забрасывать яму землей и снегом. Управился быстро. Сходил куда-то, чертыхаясь, притащил три овальных блестящих камня, положил поверх свежего холмика.

Лиза ждала чего-то. Настоящего волшебства. Знамения. Не дождалась.

– Через три дня все пройдет, – сказал Толя, обнимая Лизу. – Все всё забудут. Наступит жизнь… без Артема.

– Ты ведь хотел сказать «нормальная жизнь», да?

– Не знаю. Кто я такой, чт