Станислав Миллер

Багряноголовый

Июнь 2023

Я больше не могу спать по ночам. Пью кофе или энергетики, которые, правда, совсем перестали бодрить. Брожу по квартире или читаю электронную книгу с мягкой подсветкой, однако удерживаю себя от того, чтобы полностью погрузиться в сюжет. Отвлекаться нельзя. Отвлекаться попросту опасно. Поэтому чаще всего я сижу в кресле, поглядывая в смартфон, на экран которого выведены изображения с видеокамер. Сумрак квартиры давит на глаза. Порой хочется махнуть на все рукой, растянуться на кровати и погрузиться в сладкий сон, забыв обо всем. Но я не могу. Цена ошибки слишком высока. И вновь приходится глотать кофе, слушая ночь и тихое дыхание близких.

Кресло в спальне поставлено так, что с него открывается вид на дверной проем и бо́льшую часть комнаты. Слева стоит просторная кровать. Алиса спит на ней в чудно́й позе: одна рука покоится на животе, вторая – заведена за спину, а ноги теряются в ворохе одеяла. Похоже, ей так вполне удобно. В отличие от меня, ночью Алиса использует любую свободную минуту для сна, хотя таких минут у нее остается немного – каждые два часа нужно кормить сына. Он неистово орет до тех пор, пока не получит грудь. Крики режут по ушам, зато дают понять, что с малышом не произошло ничего страшного, если не считать голода. Я поражаюсь тому, как сильно переживаю за ребенка, хотя до конца так и не привык к его появлению. Даже имя – Федя – кажется неподходящим, непривычным для произношения. Принадлежащим какому-то другому человеку, но точно не этому малышу. А ведь после родов прошло уже две недели.

Две недели бессонных ночей. Я бы не выдержал, если бы не Алиса. Она дает мне отсыпаться по утрам или в обед, хотя сном это назвать трудно. Так, короткая и нервозная дрема. Мы договорились, что Алиса закричит изо всех сил, если заметит нечто странное или опасное.

Сколько таких ночей впереди? Трудно сказать. Я оценил «период повышенного риска» примерно в десять месяцев. Тогда Федя окрепнет, начнет ходить, а коляску можно будет сменить на легкую, прогулочную.

– Чертова коляска… – тихо бормочу я в темноте.

Дело, конечно, не в ней. И все же одна из моих камер смотрит прямо на коляску. Я впиваюсь взглядом в экран, но вижу только пустой подъезд сквозь редкие полоски помех. Ничего необычного, как и в предыдущие ночи. Только сердце все равно стучит слишком быстро. Возможно, оттого, что сегодняшняя ночь особенная. В конце концов, прошло ровно десять лет. Глупо придавать какое-то особое значение круглым датам, но мне не удается отделаться от царапающей душу мысли: «Это случится сегодня».

Я встаю с кресла и, стараясь не шуметь, открываю дверцу шкафа. Беру охотничье ружье. Оно заряжено – я уверен в этом, но все равно проверяю. Картечь на волка, два патрона. В ночной тишине отчетливо раздаются щелчки взводимых курков. Алиса, не просыпаясь, поворачивается к колыбельке и протягивает к ней руку.

Я крепко сжимаю ружье и возвращаюсь в кресло.

Июнь 2013

Полуденную знойную тишину парка прервал громкий хлопок. Испуганная стая голубей взметнулась в воздух. Редкие прохожие завертели головами. Сашка повернулся к нам, горделиво скрестив руки на груди. На загорелом, вечно казавшемся мне грязным лице застыла довольная ухмылка. Как будто Сашка не петарду взорвал, а спас утопающего.

– Ну? Четко жахнуло ведь?

Я неопределенно пожал плечами: жахнуло и жахнуло. Зимой мы набивали бутылку петардами до упора, поджигали и кидали куда подальше. Грохот стоял такой, словно начиналась третья мировая война. А тут – всего лишь хлопок, пусть даже летом. Впрочем, моя реакция Сашке была не так уж интересна. Он не отводил глаз от Майи.

– Дурилка, ты где петарды достал? – поинтересовалась она. – Я думала, их только к зиме привозят.

Ее голос звучал с нотками упрека, однако в глазах сверкнул интерес. Я с удивлением отметил, как во мне зреет ревность. Неужели Майе нравится такая вот дичь?

– Да он на Центральном рынке их купил, ясен пень, – с напускным равнодушием произнес я. – Там вообще можно достать все, что хочешь.

– На рынке или нет, но места надо знать. – Сашка не обратил на меня внимания. – Майка, я тебя могу туда отвезти, если захочешь.

– Майка твоя в корзине для грязного белья валяется! Просила ведь так меня не называть!

– Да что ты агришься на пустом месте? Бери пример с Кастелло. Он ваще не возмущается.

– Возмущаюсь, – откликнулся я, – но толку никакого.

Прозвище прилипло ко мне прошлым летом. Я пытался продемонстрировать максимальный разгон на новеньком велосипеде, но врезался в дверь «мерседеса». Сломал машине стекло, а себе – руку. Сашка не переставал угорать над тем, что я пошел на таран немецкой тачки. Вот так банальное «Костян» превратилось в «Кастелло».

– А давай ему тоже кличку придумаем, – хитро сощурилась Майя. – Корнишон там какой-нибудь. Или Саня-Висяк.

– Висяк-то почему? – обиделся Сашка.

– А помнишь, как ты на физре на турнике болтался? Палыч тебе еще двойку влепил.

– Да блин, я просто не выспался в тот день. Ну ладно. Забыли про Майку и про Висяка. Лучше позырь, какие у меня еще есть снаряды.

На ладони Сашки лежала горсть черных трубочек. Майя нерешительно дотронулась до них, но потом принялась перебирать одну за другой, словно ничего интереснее в жизни не видела. Прикосновения ее изящных пальчиков вызвали широкую и совершенно обалделую улыбку Сашки.

Я вновь ощутил уколы ревности и зависти – неистово хотелось оказаться на его месте. Майка даже в скучной школьной форме смотрелась круче одноклассниц, а сейчас, в тонком платьице, через которое просвечивал темный лифчик, ей просто не было равных. Хотя больше всего мне (наверняка и Сашке) нравились ее длинные рыжие волосы. Они блестели на свету, будто лакированные. Обычно Майка забирала их в причудливые прически с резинками, заколками или крабиками, но сегодня обошлась простым конским хвостом.

Я заставил себя оторваться от ее волос, осознав, что смотрюсь как зомби при виде мозгов. Стоило и в самом деле взглянуть на Сашкины богатства. Больше всего у него было мелких петард, которые мы называли перделками за характерный звук, издаваемый при взрыве. Среди них затесалась «бабочка» с крыльями и длинным фитилем. Она невысоко взлетала, прежде чем взорваться. Так, ничего особенного. Мое внимание привлекли несколько крупных петард и одна огромная – толщиной с два пальца. На черном боку был нарисован только номер, но пацаны во дворе называли ее «черной шрапнелью». Ходили слухи, что в прошлом году взрыв «шрапнели» оторвал какому-то мужику руку, поэтому такие петарды запретили. Правда или нет, но они действительно исчезли из продажи. А вот теперь, похоже, объявились вновь.

Сашка подмигнул Майе:

– Хочешь сама запустить? Давай вон коробку от сока разнесем на фиг!

– А вдруг в руке рванет? – с сомнением покачала головой она. – Нет, ты лучше сам. И потом, эти только хлопают. А мне больше салюты нравятся. Огромные такие, как на День города.

– Вам не угодишь… – протянул Сашка. – А коробку я все-таки расфигачу. Вот и будет мини-салют из ошметков.

Он принялся деловито перебирать петарды. Майя с тревожным выражением лица отошла от него ближе ко мне. Видно, не так уж увлекла ее затея Сашки. Даже немного напугала. Я судорожно размышлял, не обнять ли ее за плечи. Как бы показать, что со мной бояться не нужно. Однако все же не стал – вдруг не поймет? Да еще такой ехидный комментарий отвесит, что все потом будут вспоминать и ухохатываться. Поэтому я обнадежил себя тем, что успею показать свою лучшую сторону в другой раз. Впереди было целое лето. Большинство одноклассников разъехались кто куда: на юг, в лагеря или на дачи. Но только не наша троица. Мы целыми днями зависали на улице. В городском парке в основном, так как жили неподалеку. Причина наших долгих прогулок была проста – предки.

Мои, например, сутками пропадали на работе, даже в выходные. Раньше мы частенько выбирались в кино или кафе, но теперь этому мешала квартира в новенькой девятиэтажке. С крутым ремонтом и модной мебелью. Купленная в ипотеку, само собой. Батя с мамой делали все, что могли, чтобы внести очередной платеж за месяц. Я, кстати, был не против проводить время дома, но на игровой ноут или приставку предки денег не выделяли, а смотреть телик или читать книги было попросту скучно.

Сашка жил с матерью в старом деревянном доме с другой стороны парка. Вечно жаловался на тараканов, которые, по его словам, были величиной с руку. Сам я тараканов не видел, зато видел Сашкин дом, представляющий печальное зрелище: перекошенные стены, облупившаяся краска, протекающая крыша и разбитые окна первого этажа. Страшно было проходить рядом – вдруг развалится? Сашка рассказывал, что дом скоро расселят и они с матерью переедут в кирпичный особняк в центре города, хотя верилось в это с трудом. По мне, было больше шансов на то, что отец Сашки вернется в семью спустя десять лет после развода.

О своих родителях Майка болтать не любила. Как-то вскользь упомянула, что они уходят в запои и это ее раздражает, так как неделями приходится готовить и убирать самой. Только вряд ли все ограничивалось алкоголизмом предков. Однажды я заглянул к Майке домой, чтобы позвать на прогулку. Дверь открыл ее отец, шатающийся, оплывший и провонявший какой-то тухлой дрянью. Злой. Он пригрозил, что если еще раз увидит меня рядом с Майкой, то выбьет всю дурь ножкой от табуретки. Потом захлопнул дверь и принялся орать. Аж стены задрожали. Если он так обращался с Майкой, то ей можно было только посочувствовать. Неудивительно, что она проводила больше времени на улице, чем дома.

Я вздрогнул от громкого хлопка и тут же ощутил, как в щеку прилетело нечто липкое и влажное.

– Саня, ты мне все платье испачкал! – возмутилась Майя, отдирая с одежды кусочки коробки от сока. Оборванный логотип «Вимм-Билль-Данн» болтался у нее на плече.

– Мне прямо в лицо фигануло, – поморщился я, пытаясь очистить щеку от липкой массы. В носу защипало от приторно-сладкого аромата вишни.

– Да кто знал, что там внутри еще осталось! – с грустью заметил Сашка. Он стоял к нам спиной, нелепо разведя руки в стороны и не шевелясь.

– Ты в порядке? – спросила Майя.

Сашка повернулся к нам лицом. Его желтая футболка была покрыта огромными бурыми пятнами и кусками картонной упаковки. Руки он по-прежнему держал приподнятыми, словно боялся прикоснуться к себе.

– Мама меня убьет! Единственная «Пума» все-таки!

Безудержный хохот обуял нас с Майей одновременно, хотя, казалось бы, особых причин для этого не было. Мы долго не могли остановиться, а когда Сашка принялся показывать, как пытался уклониться от взрыва коробки, засмеялись еще громче.

Затем позади нас раздался визгливый истеричный вопль:

– Совсем охренели, малолетки паршивые! Вы уже всех задолбали своими петардами!

Сашка испуганно уставился за наши спины. Его глаза стали круглыми, как блюдца. Наше с Майкой веселье исчезло без следа. Мы растерянно обернулись и увидели худющую морщинистую тетку с остервенелым взглядом. Ее вид мгновенно вызвал желание убраться как можно дальше. Грязные волосы сбились в кривые сосульки. Стоптанные босоножки не скрывали пальцев, увенчанных длинными гнилостного цвета ногтями. Потрепанный плащ, который носила тетка, несмотря на теплую погоду, был криво застегнут на пару уцелевших пуговиц (вместо остальных торчали кончики белых нитей). Сквозь просветы в одежде я разглядел обвисшую грудь. Вместо возбуждения ее вид вызвал во мне глубокое отвращение.

Пожалуй, единственной нормальной деталью в образе тетки была новая, чистая детская коляска. Из сумки, пристегнутой к ручке, торчал краешек пеленки. В корзинке болталась бутылочка с водой. Однако мне показалось странноватым, что капюшон коляски закрыт, несмотря на жару и духоту.

– Я вам эти петарды в рот засуну, твареныши! – продолжала верещать тетка. – Чтоб вам языки поганые оторвало!

Майя попятилась, взглядом умоляя нас прекратить ненормальный разговор и уйти из парка прочь.

– Да я вообще не в вашу сторону кидал! – огрызнулся Сашка, поспешно засовывая петарды в карман.

– Точно, – добавил я, – хлопнуло только один раз, и то еле-еле. Мы дольше и громче ругаемся. Вашего ребенка разбудить можем.

– Заткнитесь, заткнитесь! Вы все заодно! – взвизгнула тетка, судорожно качнув коляску. – Хватит стоять посреди дороги. Пошли прочь, твареныши!

Я растерянно огляделся. Мы стояли посреди широченного пересечения двух тротуаров, по которым в праздники, бывало, запускали парады из музыкантов, спортсменов или волонтеров.

– Места хватит всем, – тихо произнес я, но все же отошел в сторону.

– До фига и больше места, – поддакнул Сашка.

Тетка с силой толкнула его жестким краем коляски. Сашка охнул от боли и, прихрамывая, отошел. На его ноге набирала красный цвет кривая полоска.

– Умник сраный, – проронила тетка и проворно направилась в глубь парка. Злое бормотание еще долго доносилось до наших ушей.

Недовольство взрослых нам было наблюдать не впервой. Пару дней назад Сашку отругал какой-то пенсионер за то, что он матерился. А до этого я на велосипеде проехал по луже, случайно обрызгав семейную парочку. Тоже много нового о себе узнал. Однако никогда прежде на нас не выливали потоки ругани только за то, что мы посмели взорвать мелкую петарду и встали на пути детской коляски.

– Это ваша подружка была? – попытался разрядить обстановку я. – Похоже, хорошее настроение потеряла давно и безвозвратно.

– Да у нее кукушка поехала, сразу понятно, – буркнул Сашка, потирая ногу. – Вызывайте психушку, на фиг.

– Нет, нет, – замотала головой Майя. – После родов бывает такое. Депрессия, типа, какая-то. Моя мама говорила, что ей целыми неделями из дома выходить не хотелось.

Глянув на веснушчатое лицо Майки и ее задорные зеленые глаза, я задумался. Неужели после родов она может превратиться в такую же безумную тетку? Верилось с трудом. Моя мама ведь не превратилась.

– Никакая это не депрессия! Просто с башкой неладно. Вон как орала! – Сашка умолк на секунду. Его лицо помрачнело. – А вы… Вы заметили, что личинус тетки был совсем уж тихий? У меня от криков звон в ушах стоял, а этот даже не проснулся. Неправильно как-то.

– Почему неправильно? Есть малыши, которые крепко спят, – возразила Майя.

– Но не настолько же! – Сашка глянул по сторонам и добавил шепотом: – Видели цыганок в метро? Они своим детям дают герыч или какую-то другую наркоту. Ну, чтобы не плакали и не мешали побираться. И эти дети становятся как живые куклы. Глазками так хлоп-хлоп в одну сторону, но ни слова не говорят. Может, эта тетка тоже что-то такое вытворяет? С нее станется.

Живые куклы. От этой мысли меня передернуло. Да и Майке стало не по себе.

– Тетка с коляской вовсе не похожа на цыганку. – Я пытался произнести это уверенно, только нотки страха из голоса никуда не делись. – Кожа слишком белая, даже бледная. Никакого цветастого платья или кучи украшений.

– Пусть не цыганка, – не сдавался Сашка. – Только с ребенком все равно что-то не так. Может, он вообще мертвый. А тетка возит его трупик по городу.

– Зачем? – сдавленно спросила Майя.

– Как зачем? Проводит дьявольский ритуал. Надеется, что оживет. Разве поймешь этих двинутых?

– Да ты сам двинутый! – махнула рукой Майя. – Хватит уже нагнетать, а?

– Давайте реально сменим тему. Перестанем стоять посреди дороги и займемся хоть чем-нибудь, – предложил я. – Может, сгоняем за мороженым?

Через пару минут мы уже бодро направлялись к выходу из парка, а мысли о цыганках и мертвых младенцах в колясках окончательно покинули наши головы. Майка восторженно отзывалась о последней песне Рианны. Сашка спорил: все, что она поет, – сопливая хрень для сопливых девчонок. Я же предпочитал рок-музыку, но благоразумно не встревал в разговор, так как знал, что меня не поймут.

Последний счастливый момент лета подходил к концу.

Июнь 2023

Я обхожу квартиру, осматривая двери, окна и вентиляционные решетки. Никакого шума, никакого подозрительного движения – ничего подобного. Я делаю это раз в пару часов просто для того, чтобы успокоить нервы. Затем возвращаюсь в кресло, кладу рядом ружье и беру электронную книгу.

Десять лет назад я пообещал себе, что никогда не заведу детей. «Чайлдфри» тут вовсе ни при чем. Ребенок бывает неудобен тем, что отнимает все свободное время, устраивает истерики по любому поводу или портит вещи в пределах досягаемости, однако с этим можно мириться. Больше того, несмотря на массу проблем, дети также приносят в дом радость и веру в то, что ты создал нечто значимое. Жизнь прошла не зря, пусть даже ты не посадил дерево и не построил дом.

Обещание я не сдержал. Волей случая, конечно. На третий год совместной жизни Алиса продемонстрировала мне тест на беременность с двумя полосками. Ее лицо настолько лучилось радостью, что я не смог бы и заикнуться об аборте. К тому же в глубине души мне действительно хотелось завести с ней детей. Когда она сообщила о беременности, я поверил, что мы сможем стать большой и нормальной семьей.

Шли месяцы. Мы готовились к появлению малыша. Купили кроватку, бутылочки, подгузники – обычные хлопоты. Однако в магазине с колясками меня прорвало. Я вдруг вспомнил все настолько ярко и болезненно, что едва не закричал во весь голос. Алиса, заметив мое перекошенное лицо, поспешно вывела меня на улицу. К тому моменту я уже рассказал ей о моих страхах и переживаниях, о намерении дежурить по ночам и вынужденном отпуске длиной в год или около того. Если ее это и тревожило, то виду она не подавала. В конце концов мы заказали коляску через Интернет. Я настоял на том, чтобы она хранилась в подъезде с открытым капюшоном. И не только на этом.

Моих сбережений хватило на то, чтобы купить подходящую квартиру – подальше от реки и других водоемов. Высокий длинный дом, «человейник». Чем больше людей, тем меньше вероятность, что пострадает именно твой ребенок. В вентиляционных выходах и на окнах установлены стальные решетки. В коридоре и каждой комнате – по камере. Встроена система «Умный дом», реагирующая на движение. Было бы неплохо нанять охранника, чтобы давал мне выспаться, патрулируя квартиру вместо меня, но семейный бюджет этого не выдержит.

Из кроватки раздается детский плач. От неожиданности я едва не срываюсь с кресла, однако в последний момент успеваю сообразить, что Федя проголодался. Не открывая глаз, Алиса привычным жестом прижимает его к себе. Слышится довольное причмокивание.

Я выдыхаю и откидываюсь на спинку кресла. Ложная тревога. В полумраке спальни волосы Алисы кажутся черными, хотя на свету они – темно-рыжие с золотистым отливом. Прямо как у Майки. Алиса похожа на нее не только волосами. Есть что-то общее в манере активно жестикулировать при разговоре и вставлять колкие замечания.

«Может, поэтому ты и влюбился в нее? – скользит вялая, полусонная мысль. – Попытался вернуть упущенное?»

Какая чушь. Я поспешно направляюсь на кухню и включаю чайник. До конца ночи еще три часа.

Июнь 2013

Мороженое продавалось и в парке – в самые жаркие дни привозили целых три тележки, одна красочнее другой. Между ними шла своего рода борьба. Одна продавщица зазывала покупателей рифмованными лозунгами, другая включала громкую и зажигательную музыку, третья позировала в вычурных нарядах с цветастыми кокошниками. Только мы у них мороженое не покупали – оно было дорогим и невкусным. Наше излюбленное место находилось в паре кварталов от парка: подвальный магазинчик под названием «Еда-85». Значение этих цифр оставалось для нас загадкой, но мороженое здесь продавали отменное.

Укрываясь от солнца под кронами деревьев и козырьками зданий, мы почти добрались до магазина – оставалось только пересечь пустующую дорогу и пройти метров тридцать. Однако возле светофора Майка вдруг охнула и крепко схватила меня за руку.

– Что случилось? – не понял я. – Машин нет, зеленый сигнал только загорелся…

– Посмотри вон туда, под вывеску магазина… – прошептала она. – Видишь нашу старую знакомую с коляской?

Присмотревшись, я понял, что Майка права. По тротуару вдоль дороги прогуливалась безумная тетка. Ее голова была задрана к небу. Время от времени руки покачивали коляску, хотя со стороны это напоминало приступы судорог.

– Да черт с ней… – неуверенно сказал я. – Наорет снова, и ладно. В магазин же за нами не потащится?

– Нет, давай не пойдем, – попросила Майя. – Помнишь, как она Сашку долбанула?

– Без проблем, можно просто подождать. Все равно она не будет гулять здесь до конца жизни. А Сашка как раз успеет послушать пару песен своей любимой Рианны.

Я повернул голову, намереваясь увидеть его реакцию и, возможно, услышать ехидный ответ, но Сашки рядом не было.

– Куда он делся?

– Похоже, лезет вон в те кусты. – Майя махнула рукой, указывая на зеленую оградку вдоль дороги. – Не может постоять спокойно и пяти минут.

Мне показалось, что Сашка использовал кусты как укрытие от безумной тетки. Пригнувшись, он медленно двигался вперед, касаясь веток и листьев рукой. Маскировка выходила так себе: ярко-желтая «Пума» светилась, как июньское солнце, а издаваемый шум напоминал топот стада оленей. Как бы то ни было, безумная тетка Сашку не замечала. Только ходила туда-сюда с коляской да напевала монотонную, заунывную мелодию. В конце концов Сашка занял позицию ровно напротив тетки. Их разделяли дорога и ряд кустов.

– Подожди меня здесь, – велел я Майе. – Пойду узнаю, что он вытворяет.

– Нет, одна я не останусь!

– Ладно, тогда давай за мной.

Мы направились к Сашке, инстинктивно пригнувшись, как и он. Со стороны наверняка смотрелось смешно, но мы были всего лишь детьми, а дети ведут себя вовсе не так, как взрослые. Я гадал, что именно задумал Сашка. Перепугался и решил спрятаться? Или захотел снять тетку на видео, чтобы залить потом на Ютуб? Может, ему вообще приспичило по нужде?

Холодная догадка пронзила меня в тот момент, когда Сашка принялся чиркать зажигалкой.

– Ты охренел совсем, что ли?! – яростно прошептал я.

– Надо ее проучить. Пусть знает, как орать и коляской своей долбить! – процедил Сашка, не глядя на меня. – Нога до сих пор ноет. А тетка будет гулять как ни в чем не бывало? Так не пойдет!

Огонек зажигалки лизнул красный фитиль петарды. «Черная шрапнель» зашипела, как ядовитая змея. Сашка высунул голову поверх кустов, пытаясь прицелиться.

– Не вздумай! – закричала Майя. – Костя, останови его, пожалуйста! Там же малыш в коляске!

Я бросился к Сашке, но сделал только хуже. Сам бы он ни за что не попал в тетку, как не попадал мячом в баскетбольное кольцо на физре. Я схватил Сашку за руку. Он бросил на меня недоуменный взгляд и нелепо задергался, пытаясь вырваться. Ладонь разжалась, шипящая «черная шрапнель» полетела в сторону коляски. Я успел заметить, как она отскочила от плотного капюшона прямо в лицо тетке.

Грянул взрыв. После него на улице неожиданно стало совсем тихо. Смолкли гул машин и пение птиц. Майка издала сдавленный писк. В холодном оцепенении я уставился на тетку, которая замерла на месте, прижав ладони к лицу. Сквозь пальцы виднелись алые подтеки, устремившиеся к шее. Мое воображение рисовало до тошноты реалистичную кровавую маску, в которую должно было превратиться лицо тетки. Я был уверен, что она лишилась кожи, языка, а вместо носа и глаз зияют уродливые дыры.

– Я не хотел, чтобы так… – дрожащим голосом произнес Сашка. – Вы же знаете, я не хотел…

Он продолжал оправдываться, но я не слушал. Все мысли в голове вертелись вокруг того, что мы натворили, а взгляд невозможно было оторвать от неподвижной тетки. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем она дрогнула, словно ожившая статуя. Руки опустились, перестав скрывать лицо. Я облегченно выдохнул. На щеке тетки расцвела небольшая ранка, из которой сочилась кровь, кожа покрылась чернотой от петарды. Не удалось избежать легкого ожога возле губ, но все это ни в какое сравнение не шло с тем, что я нафантазировал.

А потом тетка закричала.

Меня поразил не сам крик, а то, что он не был вызван болью. Казалось, тетка и не заметила ран от взрыва петарды. Она кричала, глядя на коляску так, будто впервые в жизни встретила нечто столь отвратительное и пугающее.

Крик оборвался так же неожиданно, как начался. Тетка взмахнула руками, словно пыталась отогнать надоедливую муху, и бросилась бежать вниз по дороге. Брошенная возле магазина коляска заставила нас переглянуться.

– Она оставила ребенка?! – ахнула Майя. – Как такое можно сделать?

– И он до сих пор молчит. Я ведь говорил, что это ненормально. Если личинус мертв, то понятно, почему тетка так быстро убежала, – нахмурился Сашка.

– Да хватит уже нагонять! Мало того что петарду запустил, так еще только хуже делаешь! – сказал я. – Давайте догоним тетку. Извинимся и попросим вернуться к ребенку. Или придется в полицию идти?

– Тогда мать меня точно убьет! И за футболку, и за петарды.

Я не сразу заметил, что Майя покинула наше укрытие и направилась к коляске. Ее походка изменилась: подошвы туфель вяло шоркали по асфальту, тело чуть клонилось то влево, то вправо.

– Майка, ты что? – спросил я.

Она не обернулась. Сделала еще несколько шагов и лишь потом ответила сонным, заторможенным голосом:

– Там же малыш. Я должна за ним присмотреть.

Я глянул на Сашку. Он выпучился на меня в ответ. Тем временем Майя добралась до входа в магазин. Деловито поправила капюшон, обхватила ручку и, мерно покачивая, покатила коляску по дороге. До моих ушей донеслась заунывная мелодия, похожая на изувеченную версию колыбельной.

– Стой, стой! Майка! – Я перемахнул через кусты и рванул за ней. Сашка бросился следом за мной. – Да куда ты идешь? Подожди нас хотя бы!

Майя не замедляла шаг, как будто забыла о нашем существовании. Сашка заорал:

– Открой коляску! Загляни внутрь! С этим личинусом что-то не так, говорю тебе!

Мне почему-то подумалось, что со стороны Майка смотрится как обычная мамочка на прогулке с коляской. Если не слушать гнетущую колыбельную и не принимать в расчет, что ребенок чужой.

Мы добежали до Майи, но она по-прежнему не реагировала на уговоры и крики. Я схватил ее за плечо, сначала нерешительно, затем сильнее. Майка вырывалась, мыча что-то неразборчивое, поэтому мне пришлось обхватить ее обеими руками для того, чтобы остановить. От этого она заплакала, но не отпустила рукоять коляски.

– Щас я покажу. Узнаете, кто был прав… – пробормотал Сашка и сорвал капюшон.

Увиденное заставило меня разжать руки и отшатнуться. Я с трудом подавил желание дать деру, хотя все равно вряд ли бы получилось: ноги стали как ватные. Сашка тихо выматерился.

В люльке извивалось нечто, похожее на смесь кальмара и лямблии из школьного учебника биологии. Только размером чуть меньше новорожденного младенца. Багряное тельце сокращалось, словно пыталось укрыться от жарких лучей солнца и испуганных глаз людей. Четыре жгута, коренящихся в верхней части – «голове» – существа, били по краям коляски, со свистом рассекая воздух. Блестящие черные наросты выпучились, завращались на тонких основаниях, поворачиваясь то ко мне, то к Сашке.

Дно люльки покрывала темная жижа, извергнувшаяся, по-видимому, из отверстий на тельце Багряноголового. На существо был криво натянут грязный, пропитанный влагой подгузник, а одно из щупалец пронизывало колечко детской погремушки. Я мог бы усмехнуться этой детали в каком-нибудь фильме, но в тот момент не мог отделаться от нарастающих волн страха.

«Безумная тетка за ним ухаживала, – мелькнула отталкивающая мысль. – Как за малышом. Неужели такого и родила?»

Багряноголовый в очередной раз выпучился на остолбеневшего Сашку. Жгуты напряглись, на тельце с хлюпаньем разошлось чернеющее отверстие. Высунувшаяся из него тонкая трубочка выпустила тугую струю Сашке в лицо. Он согнулся пополам, затем и вовсе рухнул, растирая глаза ладонями.

– А-а-а-а-а, жжет! Жжет! Смойте с меня эту дрянь! – кричал он, катаясь по тротуару.

Я бросился на помощь. Инстинктивно потянулся к лицу Сашки голыми руками, но вовремя сообразил, что жижа обожжет и меня. Растерянно осмотрелся в поисках тряпки, затем стянул с себя футболку.

Жижа стиралась тяжело, неохотно. Как старые обои со стены. Я попытался приложить больше усилий, но Сашка сразу заорал и оттолкнул меня ногами. А я, не в силах произнести ни слова, глядел на его лицо с отваливающимися кусками кожи и бурой сеточкой от впитывающейся жижи. Глаза Сашки покраснели, зрачки теряли форму, напоминая растекающиеся капли акварели.

– Ничего не вижу, – жалобно сказал он. – Больше не стирай, не трогай мое лицо. Уже не жжется так сильно. Просто ноет, и все.

– Это какая-то кислота, – сказал я, не найдя других слов.

– Выглядит плохо, да? Ладно, не отвечай. Где этот красный уродец?

Только сейчас я заметил, что коляски рядом не было. Как и Майи. Мне вспомнился ее отрешенный взгляд и заунывная мелодия. Тяга к псевдоребенку, столь сильная, что Майя упорно пыталась вырваться от меня. Похоже, когда я помогал Сашке, она воспользовалась моментом и укатила коляску. Куда? Хотел бы я знать. Утешало лишь то, что Багряноголовый в Майку кислотой не плевал, а признал в ней нечто вроде родителя.

– Нет коляски. Майка ушла и забрала ее с собой, – ответил я.

Сашка застонал. Не от боли – от досады. Думаю, он корил себя за то, что вообще затеял все это дело с петардами.

– Погоди, я вызову скорую, – спохватился я.

– Сначала маме моей позвони. Я сам не смогу. А потом уже в скорую.

Я сделал, как он попросил. Потом позвонил своему отцу, так как наивно полагал, что в столь странной ситуации он разберется лучше меня.

Сашка валялся на асфальте, постанывая от боли. Прохожие обходили нас стороной, бросая косые взгляды и недовольные фразы. Мне было на них наплевать. Я ждал, думал о Багряноголовом, ранах Сашки и исчезновении Майки. И это мысленное погружение было подобно водовороту, уносящему туда, где я никогда не хотел оказаться. Что это за существо? Где Майка? Что будет с Сашкой? У меня не было ни одного ответа.

Медики прибыли первыми. Они уже грузили носилки с Сашкой в сияющую красно-голубыми огнями «газель», когда примчался отец. Он изумленно ахнул, увидев изуродованное лицо Сашки, затем крепко обнял меня – впервые за последние пару лет. Наверное, не слишком правильно так говорить, но он наверняка испытал облегчение от того, что пострадал не его сын.

Я попробовал рассказать ему, что произошло, но рассказ вышел такой сбивчивый и фантастичный, что я не поверил бы себе сам. Отец растерянно кивал, чесал затылок или задавал бестолковые вопросы. В конце концов он предложил мне рассказать все по новой дома. Я отказывался ехать, пока не найдем Майю.

– Ты многое пережил, – терпеливо убеждал меня отец. – Я не знаю, что произошло на самом деле, но видел раны Саши и понимаю, как ты беспокоишься за подругу. Мы не бросим ее, не волнуйся. Садись в машину. По дороге я позвоню в полицию. Расскажу, что девочка могла пропасть. Они найдут ее, вот увидишь.

Они действительно нашли ее. Через три дня. Возле Бурашки – маленькой речушки на окраине города. Майя сидела на берегу, не отрываясь от созерцания водной глади. Рядом с ней лежала перевернутая коляска. Пустая. Нашедшим ее полицейским Майя рассказала, что малыш подрос и захотел искупаться. Она отнесла его к воде, отпустила. Малыш уплыл по течению, а она осталась ждать. Вдруг вернется? Кто же тогда позаботится о нем?

Если Майя и ела в течение этих трех дней, то совсем мало. Позже я увидел фотографию в газетах: довольные находкой полицейские и грязная истощенная девочка, выглядящая гораздо моложе своих лет.

Вживую встретиться с Майей мне больше не удалось. Она так и не пришла в себя, все бормотала про младенцев или мычала заунывные мелодии. Ее родители продали квартиру и все свои нехитрые пожитки, забрали Майю и уехали из города. Соседи поговаривали, что девочку отправили на лечение в столичную психиатрическую лечебницу, но кто знает? Как я ни пытался в течение нескольких лет, мне не удалось с ней связаться.

Сашка умер через неделю после того, как его увезли в больницу. Причиной смерти, по словам его мамы, стала сильная интоксикация неизвестным веществом. Я не знал значения слова «интоксикация», поэтому пришлось посмотреть в Интернете. Оказалось, жижа Багряноголового была не только кислотной, но и ядовитой. Родители не отпускали меня на похороны – мол, это ничего не даст. Я все равно пошел. Посмотрел на закрытый гроб, на печальные лица людей и черно-белую фотографию Сашки. Бросил горсть земли в вырытую могилу. Думаю, именно тогда я осознал, что моего друга действительно больше нет.

Тем летом я многое искал в Сети. В основном интересовался ядовитыми существами, предпочитающими прятаться в колясках и обладающими способностями к гипнозу. Я натыкался на всякие байки: скучные или страшные, рациональные или совершенно безумные. Их сюжет чаще всего строился вокруг подменышей – тварей, которые заменяли собой детей. Это могло произойти где угодно: в утробе матери, в колыбельке, в коляске, на улице. Настоящий ребенок непременно погибал или бесследно исчезал.

Отец, взглянув на историю браузера, провел со мной долгий и обстоятельный разговор о вымыслах и суровой действительности. По его мнению, никаких подменышей не существовало. Правда, он так и не смог найти «нормального» объяснения тому, что произошло с Сашкой и Майкой. Зато смог установить на компьютер детский фильтр, что обрубило мне доступ почти ко всему сто́ящему.

Черт с ним. В этих байках не было ни капли правды. Я и так знал, что Багряноголовые существуют. Только сталкиваться с ними второй раз мне не хотелось до дрожи в коленках.

Июнь 2023

Тишина коридора неожиданно прерывается бурлением и шипением. Я дергаюсь в кресле, нащупываю ружье, однако немногим позже до меня доходит, что звук явно похож на смыв воды в туалете. Вполне обычное явление, только… Я перевожу взгляд в сторону кровати – Алиса крепко спит, уткнувшись лицом в подушку. Федя сопит рядом, в колыбельке.

Кто же тогда нажал на кнопку смыва? Я не успеваю найти ответ, поскольку смартфон сигнализирует: движение в коридоре. Пару дней назад приходила ложная тревога – датчики отреагировали на дверь, двигающуюся от потоков воздуха. Но рисковать не стоит. Я хватаю ружье на изготовку и вглядываюсь в черноту дверного проема. Видны лишь очертания стен, мебели и гладь паркета. Выключатель на стене, чуть дальше, но приближаться опасаюсь.

Трясущимися пальцами переключаюсь на камеру. Ночной режим показывает коридор в бледно-голубом, покойничьем цвете. От того, что он пуст, мне становится только тревожнее. Кто-то был в туалете, кто-то нажал на кнопку смыва, и мне не показалось.

7