Дмитрий Карманов

Зимний крест

Никого.

И ничего.

Впрочем, нет. Что-то есть. Появилось. Внизу, под ногами, – твердь. Кстати, ноги тоже есть. Уже неплохо.

Теперь оглядеться. Голая безлюдная местность. То ли поле, то ли пустошь. Грязь. Такая грязь обычно в конце осени, когда вот-вот ударят морозы, вот-вот она замерзнет, но пока – вязкая и холодная. Пар изо рта. Если подует ветер, станет невыносимо зябко. Но штиль. Полное безветрие.

– Ванька! Ванька, ау? Ты меня слышишь?

Иван завертел головой. Откуда голос? Совсем рядом, под ухом.

Шею царапнули. Крохотный коготок. Иван скосил глаза. Птичка! Маленькая птичка у него на плече. Воробей? Черная голова, серая спинка, красная грудка… Нет, снегирь.

– Славка, ты?

– Ну наконец-то! Я уже минут десять тебя вызываю. Есть контакт!

– Слав, где я?

– Сейчас посмотрим…

Снегирь прыгнул на плече, расправил крылышки и взлетел. Описал полный круг над головой, вернулся и чирикнул:

– Уныленько. Плоско и грязно, причем во все стороны. Но…

– Что-то нашел?

– Возможно. Повернись на три часа. Видишь, там, на горизонте?

– Холм?

– Похоже. В любом случае больше тут нет ни фига. Идем?

Чем ближе Иван подходил к холму, тем более странным тот казался. Сначала он подумал, что это просто земляная насыпь. Потом разглядел светлые пятна по всей поверхности. И лишь оказавшись совсем рядом, понял, что это за пятна.

– Чистый Верещагин, блин! – чирикнул снегирь.

Большой, метров десять в высоту, холм был сложен из человеческих черепов. Старые, пожелтевшие, залепленные грязью, они скалились разбитыми челюстями и чернели провалами глазниц. Внизу черепа были совсем занесены глиной и переломаны, однако ближе к вершине попадались и целые экземпляры.

– Так, и что с этим делать? – спросил Иван.

Снегирь наклонил голову, разглядывая необычное сооружение. Скакнул по плечу и предложил:

– Лезть.

– Слав, ты чего? Что я там забыл, наверху?

– Ты не понимаешь. Во-первых, это явный знак. Часть культурного кода этих ребят.

– А во-вторых?

– А во-вторых, все равно вокруг пусто. Сверху, может, увидим что-то.

Иван потрогал ногой расколотый череп. Скептически хмыкнул.

– Святотатство? Лезть по ним – разве не будет осквернением? Мы не огребем за это?

– Да брось ты! – прощебетал снегирь. – Это ж не трупы, а кости. Им все равно.

Иван снова хмыкнул. Поставил ногу на ближайший череп, надавил. Тот противно скрипнул, расползаясь по шву.

– Лезь! – подбодрил снегирь.

Второй череп, забитый землей, оказался крепче. Иван старался выбирать такие, залепленные глиной и грязью. Либо участки, усыпанные бесформенными костями, в которых лишь угадывались переломанные скулы и челюсти с остатками коричневых зубов.

Так он понемногу продвигался вверх, все время озираясь. Местность вокруг, как ни странно, не прояснялась, а наоборот, словно уходила в какой-то туман, марево. И чем выше, тем это марево как будто становилось гуще.

Иван вновь глянул под ноги и вздрогнул от неожиданности. На том месте, куда он хотел шагнуть, оказался не очередной череп, а настоящее лицо. Абсолютно белое женское лицо.

– Слав…

– Тоже вижу, – откликнулся снегирь.

Иван наклонился, вглядываясь. Молодая девушка. Правильные черты. Разве что нос слегка заострен и линия бровей резковата, но назвать красивой ее можно без натяжки. Глаза закрыты, а веки и ресницы точно приморожены инеем. Волосы – видно, что когда-то были смоляно-черные, но сейчас почти совсем седые. Или тоже заиндевели?

– Кто это, Слав?

– Без понятия. Ты осмотрись пока, а я пробью по базе, может, чего отыщется…

– Стоп! – Иван поднял руку. – А тебе не кажется, что…

Он всмотрелся в лицо. С ним произошли мелкие, почти неуловимые, но все-таки перемены. Щеки стали чуть больше напоминать живые, хотя румянца не добавилось. На веках все тот же иней, но теперь они похожи на веки спящего человека, а не мерзлого трупа. Или все это – игра воображения?

Ресницы дрогнули. Шевельнулись белые губы.

– Живая! – заверещал снегирь. – Ванька, смотри, она, блин, живая!

Девушка открыла глаза. Они оказались цвета лежалого льда – светло-серыми, едва ли не прозрачными, так что радужки почти сливались с белками.

– Ты кто? – выдавил из себя Иван. – Как тебя зовут?

Она моргнула. Взгляд обрел осмысленность, а лицо – выражение. Девушка удивленно посмотрела на Ивана. И ответила:

– Марья.

И лишь в этот момент Иван увидел, что глаза ее – как он мог ошибиться! – ярко-голубого цвета.

Конечно, все началось гораздо раньше. В «Культурный код» Ивана привел как раз Славка – его сосед, айтишник, крутившийся в непонятных и секретных сферах. Поначалу все казалось забавной игрой, и лишь позже, получив доступ, Иван узнал историю проекта.

«Культурный код» существовал еще со времен СССР. После войны в Москву попали вывезенные из Германии архивы оккультного общества Туле и более научного «Наследия предков», или «Аненербе». Руки до этих бумаг дошли не сразу, разбирать их стали только в пятидесятые годы, а серьезные ученые подключились к началу восьмидесятых, когда стало понятно, что немцы при Гитлере действительно кое-что откопали. Конечно, бо́льшая часть материалов оказалась либо идеологическим мусором, либо ничем не подтвержденными фантазиями, однако кое-что наших академиков очень заинтересовало. Настолько, что проект немедленно засекретили и передали под кураторство госбезопасности.

Потом в стране произошли пертурбации, в девяностые до старых немецких архивов вообще никому не было дела, а чуть позже, когда государство стало поощрять идеологические изыскания, про «Культурный код» снова вспомнили. Из тех, кто занимался проектом при Брежневе и Андропове, уже никого не осталось, так что пришлось начинать почти с нуля.

Новые исследователи взялись за работу со скептическим прищуром и быстро пришли к выводу, что бо́льшая часть материалов – полная туфта. Атланты и нибелунги, свастика и руны, Шамбала, Копье Судьбы, культ Хель и попытки ее воплощения – все это было любопытно, но совершенно ненаучно. А вот исследования арийско-скандинавского мифологического пространства и попытки проникновения в него заинтересовали ученых куда больше.

«Наследие предков» сумело создать технологию объединения коллективного сознания, а точнее, коллективной веры. И чем больше прибывало носителей этой веры, чем мощнее становился инструментарий, тем ближе подходили исследователи к прямому взаимодействию со всеми персонажами мифологии – богами, героями и прочими сказочными существами. Генрих Гиммлер, курировавший проект, ставил невыполнимую задачу извлечения легендарных артефактов из мифологического пространства в реальность. Для этого и работала пропаганда всей страны, рекрутируя все новых и новых последователей и «германизируя» захваченные территории. Однако Третий рейх пал раньше, чем «Аненербе» удалось воплотить хоть какое-либо древнее сверхоружие.

Зато осталась технология. И светлые умы из «Культурного кода» сосредоточились на том, чтобы, как и немцы, создать мифологическое пространство и проникнуть в него. Главной проблемой стало, как ни смешно, отсутствие в стране по-настоящему верующих людей. Лезть в пространство христианства руководители проекта по понятным причинам опасались, а исконно русской, славянской мифологии у нас просто не сохранилось.

Проект уже собирались сворачивать, однако вспомнили, что в глухомани за Северной Двиной до сих пор существуют старые деревни родноверов, хранящие славянские языческие традиции. Организовали несколько экспедиций, собрали фольклор и сказания. Хотели договориться об участии в экспериментах, но деревенские старейшины отказались наотрез.

Пришлось привлекать передовую микроэлектронику и внедряться в мозги родноверам с помощью наноботов через пищу. Эксперимент оказался удачным, и спустя всего несколько месяцев первое русское мифологическое пространство было готово принять исследователей. Тогда-то Славка и привел Ивана, чей мозг показал лучшие результаты во всех тестах. Он и был назначен первым «мифонавтом»-испытателем.

Иван зачарованно глядел на голубоглазую девушку.

– Ну чего ты замерз? – чирикнул снегирь. – Надо ее откопать, что ли.

Края обломков черепов оказались неожиданно острыми. Иван успел сломать пару ногтей, но продвинулся не очень далеко – очистил лишь часть шеи девушки с амулетом, висящим на грубой льняной нити. Амулет был в виде косого креста с перпендикулярной перекладиной на конце каждого луча. Чтобы извлечь девушку из завала полностью, потребовались бы часы тяжелой и грязной работы.

Лицо Марьи еще более порозовело, однако сохраняло и мертвенную бледность. Увидев, что ее спаситель утомился, она слегка улыбнулась:

– Спасибо тебе, добрый молодец. Но дело твое пустое. Я все равно не смогу встать.

– Почему? – удивился Иван.

– Нужна мне мертвая вода. И живая вода. Сможешь добыть, принести – я и встану. А нет – останусь здесь навсегда.

– А где ж их добыть-то?

Марья прикрыла глаза и заговорила размеренно, будто в полусне:

– Мертвая вода – в тридевятом царстве, за рекой Смородиной, за Калиновым мостом…

Снегирь на плече восхищенно пискнул. Иван недовольно дернул плечом, успокаивая напарника.

– И как туда добраться?

Девушка приоткрыла веки, посмотрела куда-то мимо.

– Видишь марь? Она и приведет.

Иван огляделся. Туман как будто стал плотнее.

– Ну хорошо… А живая?

– А живая понадобится после. Принеси для начала мертвую.

Марья закрыла глаза, щеки побледнели, снова делая ее похожей на покойника. Иван понял, что разговор окончен, и поднялся.

– Странно все это, – шепнул он снегирю.

– А ты думал? – щебетнул тот. – Это же пространство фольклора, сказки.

– И что делать? Ты хочешь, чтобы я в самом деле поперся в это тридевятое, прости господи, царство?

– Конечно. Разве в сказке герой может отказать в помощи? Даже странному на первый взгляд персонажу? Я уж не говорю о симпатичной деве.

Иван опять хмыкнул:

– Ну ладно. Допустим. Вытаскивай меня, посидим, обсудим план.

Снегирь чирикнул и замер.

– Слав? Ты тут?

Птичка не реагировала.

– Славка? Алло? Что там? Разрыв связи?

– Да нет, я слышу тебя. Подожди. Тут, блин, что-то странное.

– Да что там?

– Я не могу тебя вытащить. Сигнал на пробуждение не идет… Похоже, твой мозг все еще там.

Иван огляделся. Он по-прежнему стоял на кургане из черепов над лицом бледной девушки.

– Я вижу, что я еще тут. Как такое может быть?

И тут Марья снова открыла глаза. И улыбнулась:

– Что, Вань, хотел сбежать, да не можешь? Это потому, что я держу тебя. Принесешь мне мертвой и живой воды – отпущу.

Грязь. Все та же холодная грязь под ногами, и некуда присесть. Иван стоял у подножия кургана, а на плече голосом Славки пищал снегирь:

– Никак! Понимаешь, никак! Перепробовал, блин, все – аварийный выход, перезагрузку, полную проверку системы – и никак! Не могу вытащить твое сознание. Застряли. Застряли, понимаешь?!

– Спокойно, спокойно. Давай думать, что делать.

– Я не знаю, Вань! Пора сообщать наверх. Это ЧП, да. Нас по головке не погладят, как ты понимаешь. Но сообщить, блин, надо по-любому.

– Подожди, Слав. Может, пока не дергаться? Сбегаю я за этой водой – и спокойно выйдем.

– Рискуем, блин.

– Рискуем. И сообщить все равно придется. Но, как говорил товарищ полковник, лучше принести не проблему, а решение, верно?

Снегирь раздраженно чирикнул. А Иван вдруг увидел, что плотный туман, окружающий их, в одном месте как будто разошелся, образовав проход.

– Похоже, я знаю, куда идти. А ты пока поищи, что за мост и что за река, ладно?

Реку он почувствовал раньше, чем увидел. И только тогда понял, что прежде почти не ощущал запахов. Грязь, холм из черепов – все это не пахло ничем. А от невидимой пока реки несло тухлятиной на всю округу.

– Слав, чего она так воняет-то?

– А ты думаешь, почему ее Смородиной назвали? По ягодам?

– Ну да, – пожал плечами Иван.

Снегирь зачирикал, изображая смех.

– Я думал, ты в курсе. «Смород» на древнерусском – это вонь, смрад. Вот она и смердит, оправдывая название.

Иван медленно выдохнул, пытаясь унять волну тошноты. Сама река все еще скрывалась в тумане, однако из дымного марева стали проступать вертикальные колья.

– А вот и мост, – чирикнул снегирь.

Вновь показался просвет в мареве, и Иван увидел его целиком, кроме дальнего конца. У входа на мост возвышались толстые остроконечные жерди, похожие на сторожевые башни. За ними по обе стороны вместо перил были натыканы жерди поменьше, неровные и точно обугленные дочерна.

Еще несколько шагов. Вонь усилилась, а вместе с ней стал ощущаться жар, словно они подошли к гигантской печи. Полотно моста было покрыто пепельно-черной окалиной, и сквозь нее едва проступало оранжевое свечение.

– Что это? – прошептал Иван.

– Калинов мост, – откликнулся Славка. – Я тут посмотрел, откуда такое название. И тоже, блин, не от ягоды-калины.

– Калить, каленый, раскаленный докрасна?

– В точку.

Иван поежился и посмотрел на ноги. Сапоги. Вроде из кожи. И на толстой подошве. Но перспектива прогуляться по пышущей жаром плите не слишком-то радовала.

Он осторожно ступил на мост. Казалось, он уже привык к вони, однако здесь смрад снова стал нестерпимым. От реки поднимались клубы пара, нагревались, смешивались с марью в воздухе – и невозможно было отделаться от мысли, что стоишь на раскаленной крышке котла, в котором кипит варево из гнилых кишок, экскрементов и падали.

Он не смог удержать новый спазм желудка, нагнулся и выпростал его содержимое. Блевотина густым комом плюхнулась на полотно моста и зашипела, поджариваясь.

– Иди, иди, не стой! – шептал Славка в ухо.

Иван сделал шаг. И еще один.

– Быстрее, быстрее! – подгонял снегирь.

Становилось все горячее. Истерзанное обоняние почувствовало еще один оттенок – запах паленой кожи. Он снова глянул на сапоги. Подошвы обуглились, а подковы, прибитые к ним, постепенно раскалялись, и это уже ощущали стопы.

– Не тормози, блин!

Не такая большая река. Не такой длинный мост. Но каждый шаг отдавался болью. И та сторона по-прежнему плавала в беспросветном мареве.

Еще один спазм. Иван не стал задерживаться, просто выплюнул едкую слизь, наполнившую гортань. Шаг. Еще шаг.

– Там что-то есть, – шепнул снегирь.

Теперь Иван и сам увидел. Из тумана выплыли уродливые ноздри, острые сомкнутые зубы и глаза, закрытые кожистыми перепонками. Прямо на пути лежала огромная голова дохлого ящера. За ней тянулась длинная чешуйчатая шея, а еще дальше угадывались очертания гигантской туши.

Иван с опаской приблизился, однако голова не подавала признаков жизни.

– Дракон!.. – выдохнул он.

– Или Змей Горыныч, – чирикнул Славка в ухо.

– Но у Горыныча вроде три головы?

– Сверху!!! – заверещал снегирь.

В этот миг из тумана вылетели еще две головы, и четыре желтых глаза уставились на Ивана. Он отпрянул, головы синхронно поменялись местами, грациозно изогнув шеи, и одновременно пыхнули огнем.

– Беги! – вопил Славка, порхая где-то рядом.

Иван повернулся и медленно, как во сне, когда ноги не слушаются, побежал. Обернувшись, он увидел, что и третья голова, притворявшаяся мертвой, раскрыла пасть.

Жар был везде. Снизу он шел от моста, но и сбоку, сверху, со всех сторон бегущего Ивана облеплял горящий воздух.

Он обернулся еще раз. Нет, Змей не стал преследовать их. Он растворился в тумане, оставшись там, на той стороне Калинова моста.

Сторожевые жерди – вот и конец. Иван коснулся твердой земли, но не остановился. Он бежал и бежал. Бежал, пока дыхание не кончилось совсем, потом упал в нестерпимо холодную грязь, вжался в нее всем своим обожженным телом и лежал так долго-долго.

– Вань, ты жив? – пискнуло под ухом.

– Жив… – прохрипел он и медленно поднялся.

Прожженная одежда. Обугленные сапоги. Волдыри по всему телу. Но кого это волновало? В голове стучался единственный вопрос.

– Что же делать, Слав?

Холм из черепов стоял на том же месте. И где-то там наверху все так же ждала, обратив лицо к небу, странная девушка Марья.

Они не придумали ничего. Только вернуться обратно. Сказать ей, что не сумели, не добыли мертвую воду. Повиниться и спросить совета.

Ну что ж. Иван наступил на первый череп, второй, начиная подъем. И тут вдруг один из целых еще черепов раскрыл челюсть и сказал низким грудным голосом:

– Не спеши, добрый молодец. Позволь слово молвить.

– Э-э… – только и смог ответить Иван, замерев с поднятой ногой.

– Благодарствую, – продолжил череп. – Я с просьбой к тебе. Сделай доброе дело, а я тебя награжу.

– Какое дело?

– Доброе, я же сказал. Был я богатырем, могучим и смелым. Имя мое гремело по всей земле. Славно жил. Славно помер. И похоронен был в богатом кургане. Но злая сила достала мой череп из могилы и отнесла сюда. – Он совсем по-человечески вздохнул. – С тех пор валяюсь я здесь без дела, вместе с остальными горемыками.

– И что же ты хочешь? – спросил Иван, уже подозревая, какова будет просьба.

– Отнеси меня обратно в мой курган. Я и путь тебе покажу, и вход открою, и награжу.

– Наградишь? И чем же?

– Есть у меня верный меч. Никогда не подводил, да и в могилу со мной уложен. Меч-кладенец. Им кого угодно побить можно, хоть самого Змея Горыныча.

Снегирь восторженно пискнул.

– Хорошо, – кивнул Иван. – Договорились.

Теперь Иван шел не по туманным проходам, а прямо сквозь густую марь, окутавшую землю. Найти путь, когда нет ничего, кроме глины под ногами да мглы вокруг, было бы невозможно. Но череп, посаженный на палку, исправно поворачивался в нужную сторону.

– Вот и дошли, – пробасил мертвый богатырь.

Курган оказался внушительных размеров. Иван обошел его вокруг, пытаясь найти вход, но не отыскал ничего – везде одинаковая жухлая трава на косых склонах.

Череп крутанулся на палке, что-то прошептал – и землю тряхнуло так, что Иван не устоял на ногах, шлепнулся в грязь. А поднявшись, увидел, что в кургане открылся проход.

Он подошел, заглянул внутрь. Тянуло затхлостью.

Внутри было вовсе не темно, хотя, как сюда проникал свет, Иван так и не понял. Каменные стены, каменный пол – и каменный гроб посреди камеры. Крышка расколота надвое. Он попробовал сдвинуть – тяжелая.

– Давай, Ванька! – пищал снегирь.

С верхней половиной крышки Иван кое-как справился – стащил с гроба и прислонил к стене. С нижней вышла промашка – она долго не поддавалась, а когда он дернул со всей силы, сверзилась с гроба и разбилась.

От грохота заложило уши. И в звенящей тишине он рассмотрел наконец лежащего в гробу.

Скелет и впрямь был мощным. Толстые пожелтевшие кости, широкий разлет ребер – даже без головы он оказался бы выше Ивана. Одежды почти не сохранилось – обрывки истлевшей ткани, мутно поблескивающие заклепки и пряжки, вот и все. Ну и меч, конечно.

Меч-кладенец покоился гардой на груди, от носков мертвого богатыря до шеи – прямой, длинный и блестящий, ни единого пятнышка ржавчины. И не верилось, что это чудо достанется ему, Ивану, скромному сотруднику проекта «Культурный код».

– Положи меня, – бормотал череп, – положи на место. Положи…

Иван взял его двумя руками и водрузил туда, где у скелета заканчивалась шея. Едва он сделал это, как по шейным позвонкам пробежала волна напряжения, они подпрыгнули и склеились между собой. Клацнула челюсть, задрожали остальные кости, дернулись фаланги пальцев, скрипнули суставы. И сразу же расправились ребра, примагничиваясь к грудине. Весь скелет приходил в движение и как будто оживал.

Иван замер, глядя на странное зрелище. А оно и не думало заканчиваться – по костям пробежали жилы, скрепляя их, как канаты. Под ребрами набухли комки слизи, превращаясь в искаженные органы. С влажным хлюпом надулись пузыри гноя, заполняя глазницы.

Иван отшатнулся. Потом качнулся обратно – к мечу. Однако мертвая ладонь начинающего вставать богатыря успела раньше, перехватила рукоять. Клинок взвился в воздух.

– Обман! Обман! – закричал снегирь.

Иван ошарашенно ударил по костлявой руке – и меч со звоном отлетел в сторону. Но скелет не успокоился, он проворно вскочил, схватил Ивана за шею и начал душить.

Перед глазами пошли круги, навалилась слабость. Иван пытался отбиться, но тщетно – богатырский скелет был выше и сильней. Славка метался под потолком погребальной камеры, как в клетке, и Иван подумал, что последним его ощущением в жизни будет противный писк перепуганной пичуги.

Однако именно снегирь дал ему шанс – он камнем рухнул сверху и с разлету ввинтился в глазницу богатыря. В ней сразу лопнуло гнойное яблоко, забрызгав все вокруг. Скелет замешкался, затряс головой. Хватка ослабла. Иван судорожно хватанул ртом воздуха и дернулся изо всех сил.

Костлявые руки, держащие его горло, с хрустом оторвались от остального скелета, а сам Иван по инерции отлетел к стенке могильника. Пальцы продолжали давить его горло, но уже не с той мощью – и он, косточку за косточкой, оторвал их от себя.

Сел. Нащупал меч, оказавшийся рядом. Схватил его и поднялся на ноги.

Скелет, наполовину ослепший и лишенный рук, все еще пытался встать из гроба. Иван подскочил и рубанул мечом.

Кладенец прошел сквозь кости и жилы, как через пластилин. Удар, другой, третий – и мертвый богатырь рассыпался грудой перерубленных обломков.

Тишина длилась мгновение. Сразу за которым раздался низкий утробный гул.

– Мотаем отсюда! – пискнул снегирь.

Стены кургана стали смыкаться. Иван побежал к выходу, холодея от того, как быстро проход сужается, схлопываясь в змеиную нору.

Снегирь вылетел наружу, как ядро из пушки. А Иван в последнем безнадежном прыжке к кругляшу внешнего света уже понимал, что не успевает.

Он почти успел. Почти вынырнул. Проход сомкнулся, оставив снаружи голову Ивана, плечи и одну руку. Ту, что держала меч.

Он дернулся. Нет, бесполезно. Застрял.

– Ну давай, блин! Давай, Ванька! – кричал снегирь. – Поднажми! Вывернись! Это всего лишь земля! Не камни, блин!

Но земля держала плотно. Иван почувствовал, что ноги остались в могильной пустоте. И там, сзади, как будто кто-то обнюхивает его, кто-то лезет в сапоги, щекочет пятки и даже слегка покусывает.

И не хочется даже представлять, кто это. Крысы? Змеи? Черви? Или, быть может, скелет опять собрался в одно целое?

Ничто так не придает сил, как животный страх. Иван хватанул адреналина, бешеным усилием выпростал вторую руку, оперся на локти и, извиваясь, выполз из кургана.

Тут же скинул сапоги, глянул внутрь, посмотрел на ноги – никого. И лишь потом упал на землю.

В этот раз Калинов мост жег не так яростно. А может, Иван привык и обгорелые ступни уже не столь болезненно реагировали на жар.

Из тумана одна за другой выплывали обугленные жерди, смрад становился все сильнее, но сам Змей пока не показывался. Иван шел медленно, держа меч обеими руками и выставив его вперед. Он был готов. Он ждал. Он чувствовал дыхание Горыныча – совсем рядом. Где-то здесь, прямо на мосту. Или сбоку. Или сверху.

И вдруг – голос. Тихий вкрадчивый голос Змея:

– Ну что, Ваня? Добыл меч-кладенец?

Тишина. Иван не ответил, лишь крепче схватил рукоять и завертел головой, пытаясь понять, откуда идет звук.

– Но ведь меч этот – богатырский. – Голос раздавался как будто со всех сторон. – Он для богатырей, Вань. А разве ты богатырь?

И снова тишина. Шаг. Еще один шаг вперед по раскаленным плитам.

– Я ведь справлюсь с тобой, как с мышонком. Как с мышонком, Вань, – с мечом ты или без.

Тишина. Мгновение, другое – и резкий удар хвоста. Гигантский чешуйчатый хлыст попал точно, прямо в перекрестье меча – и тот, звякнув, улетел за мост, в туман. Короткий всплеск – и все.

И тут же, слева, справа, спереди – все три головы. В глазах торжество.

Иван рефлекторно закрылся руками, ожидая струй огня. Но их не было. Правая голова подцепила его клыком, подбросила в воздух, как мячик, – и перекинула левой. Та ловко подхватила несчастного, повертела – и швырнула вверх, третьей голове. Но та оказалась не столь расторопной, и Иван, скользнув по склизкой чешуе, шлепнулся обратно на мост.

Хорошо, что он сгруппировался. Хорошо, что сразу, не раздумывая, оттолкнулся от раскаленных щитов моста – и побежал. Побежал обратно, на ту сторону Смородины. Ожидая броска одной из голов. Но слыша лишь хохот. Утробный, насмешливый, издевательский хохот Змея.

Обратный путь к Марье Иван проделал молча. Славка на плече тоже притих – то ли искал что-то в базе, то ли совсем отключился, чтобы отдохнуть. Где-то там, дома, в Ярославле, уже стояла ночь, а здесь, в туманном пространстве коллективного сознания родноверов, было непонятно какое время суток. Но не темнело – и на том спасибо.

Бледное лицо девушки, казалось, стало менее фарфоровым. На щеках появился слабый пока румянец, губки порозовели. Только глаза не поменялись – пронзительные, ярко-голубые, они смотрели как будто насквозь.

– Не добыл, Ванюша, мертвой воды?

Иван лишь вздохнул.

– Змей? – усмехнулась она.

– Он…

– А меч-кладенец?

Иван второй раз вздохнул.

Марья скептически его оглядела:

– Да, на богатыря ты не очень похож. Но не тревожься. Это еще не беда. Найдется и для тебя путь. Не прямой через Калинов мост, а тайная тропка в обход, по топям. Пройдешь?

– Пройду!

– Да не спеши ты, дурень. Не пройдешь. Один, без помощи – не выдюжишь. Давай так. Покажу тебе дороженьку к моей подружке, бабушке. Кланяйся от меня, мой крест покажи. Она тебе и поможет.

Иван глянул с подозрением:

– Что за бабушка?

– Не бери в голову. Родня моя. Дальняя.

На сей раз туман повел куда-то совсем далеко. Иван долго шагал по просветам-коридорам в плотной мари, окутавшей землю, и изредка поглядывал на сонного снегиря на плече. Славка не откликался.

И лишь когда мутная взвесь в воздухе стала понемногу исчезать, он очнулся.

– Поспал? – спросил Иван.

– Немного, – признался Славка. – Пока бригада с тобой работала.

– Какая бригада?

– Медики. Я все-таки сообщил наверх о твоем состоянии. Дальше нельзя было тянуть.

Иван промолчал. Он подумал, что коллега мог бы еще раз обсудить это с ним.

– У тебя обезвоживание началось, – начал оправдываться Славка. – Попробовали тебя разбудить, но бесполезно. Поставили катетеры, капельницы, кормят внутривенно.

– Ясно. Сколько я еще продержусь так?

– Сказали, что при правильном уходе долго. Там медсестра теперь дежурит.

– О боже. Ладно, давай поскорее найдем эту чертову воду. Надеюсь, Марья не обманет.

Славка чирикнул и размял крылья. Огляделся.

– А где мы, кстати?

Они стояли на опушке леса. Хотя лесом его можно было назвать лишь условно: перед ними возвышалось месиво искореженных голых стволов, переплетенных друг с другом под немыслимыми углами. Казалось, что когда-то здесь извивался гигантский клубок узловатых червей, которые засохли и одеревенели. Сухие острые ветки, растопыренные во все стороны, делали чащобу непроходимой.

Но это еще не все. И в самом лесу, и перед ним земля оказалась усеянной костями. Здесь были и мелкие косточки, видимо, каких-то мышей или зайцев; много костей средних форм и размеров, в которых совсем не хотелось узнавать человеческие; были огромные звериные черепа с зубами или рогами; и даже целые скелеты с проломленными хребтами или перебитыми шеями.

И тишина. Мертвая тишина. Ни шелеста ветерка, ни крика птицы, ни хруста ветки. Все замерло в каком-то болезненном, неестественном оцепенении.

Иван передернулся.

– И где теперь искать? – спросил он почему-то шепотом. – Туман рассеялся.

Марь и вправду отступила. Не до конца – в лесу дальние деревья терялись в грязно-серой пелене, да и в поле видимость пропадала уже в сотне-другой шагов. Но плотных туманных коридоров, которые вели их от Марьи, не было. Явный знак, что они уже пришли.

– Смотри! – чирикнул снегирь, срываясь с плеча.

Он подлетел к краю леса. И тут Иван тоже увидел. То, что выглядело раньше грудой поваленных стволов на опушке, оказалось крохотной кривоватой избушкой.

Вблизи картина стала еще печальней. Длинная избушка, собранная из гнилых деревяшек, держалась непонятно как и доходила Ивану едва ли до пояса.

Он встал на четвереньки и попробовал открыть дверцу. Трухлявая ручка сразу оторвалась, но он подцепил доску пальцами, и та с треском поддалась.

Пахнуло застарелой мертвечиной. Внутри, растянувшись во всю длину, лежал наполовину истлевший труп – сквозь лохмотья сгнившего мяса белели кости.

Иван отпрянул и вскочил на ноги. Нет, никакая это не избушка. Гроб. Старый неумело сколоченный гроб.

Снегирь сделал широкий круг и снова сел на плечо.

– Не пойму, – чирикнул он. – Ведь по всему выходит, что Марья нас к Бабе-яге отправляла. Должна быть нормальная избушка на курьих ножках…

– Ага, – откликнулся Иван, – чтобы подойти к ней и крикнуть… – Он приосанился, насупился, изображая сказочного героя, и продекламировал: – Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом!

Раздался громкий скрип. Гроб затрещал, зашевелился и стал словно разбухать изнутри. Бревна раскололись вдоль, затем еще раз, и прямо на глазах из них стала собираться новая конструкция. Минута-другая – и на месте груды поваленных стволов появилась приличных размеров хижина с покрытой мхом покатой крышей, коньком, увенчанным рогатым черепом, и хлипкой лесенкой, ведущей ко входу. Стояла избушка на двух огромных пнях с обрубленными корнями, действительно напоминающих курьи ножки.

Когда все затихло, Иван подошел ближе, попробовал, выдержит ли его лестница. Та, на удивление, оказалась крепкой. Он поднялся и прислонил ухо к двери. Внутри что-то тихо шуршало.

Стук остался без ответа. Иван собрался с духом и открыл дверь. За ней оказалась комната, в которую едва проникал свет из единственного окошка. Он сморщил нос – запах тут был куда сильнее и ядреней, чем в недавнем гробу.

Глаза понемногу привыкали к темноте. Известковое пятно печи с закопченной заслонкой. Полки, уставленные горшками. Свисающие с балок стебли, шкурки и еще что-то, во что Иван предпочел не вглядываться. Большие сучковатые лавки вдоль стен. И, конечно, старуха, длинная и несуразная, на одной из этих лавок.

Старуха была мертва. По ней ползали, извиваясь, тысячи коротких и толстеньких червей, глянцево поблескивающих грязно-белыми тельцами. Они-то и издавали то самое тихое шуршание, что Иван услышал еще из-за двери.

– Ё-мое… – пробормотал он.

Снегирь спорхнул с его плеча и присел на лавку рядом с трупом. Склонил голову.

– Подожди-ка! – чирикнул он. – Присмотрись. Видишь?

– Что мне там надо увидеть? – сморщился Иван.

– Они, блин, движутся задом наперед.

Иван, зажав нос, подошел ближе, пригляделся. Черви вовсе не поедали труп, как ему показалось сначала. Совсем наоборот – они как будто отрыгивали мертвую плоть, и та мгновенно прирастала к старухе. Все это походило на съемку, пущенную в ускоренном режиме в обратную сторону.

Обработав свою часть трупа, черви сильно уменьшались в размерах, а потом и вовсе расправляли крылья и взлетали. Под потолком уже кружилась небольшая стая серых мясных мух.

Старуха пошевелилась. Раскрыла рот и шумно вздохнула, проглотив целый комок червей.

– Оживает! – чирикнул Славка.

Теперь ее можно было лучше рассмотреть. Голое тело Бабы-яги, покрытое складками, коростой и заскорузлыми мозолями, синюшно поблескивало в полумраке избы. Груди, похожие на пустые бурдюки, свешивались чуть ли не до пола. Одна нога была нормальной, похожей на человеческую, вторая же, ссохшаяся, больше напоминала конечность скелета, обтянутую кожей. Выпуклый череп едва прикрывали редкие седые пряди, а огромный крючковатый нос украшала пунцовая бородавка с пучком волос, растущих прямо из нее.

Пока Иван рассматривал старуху, та вдруг открыла глаза и уставилась на него. Вместо правого зрачка бледнело огромное бельмо, однако левый оказался цепким и ясным. Баба-яга дернула носом и прошамкала беззубым ртом:

– Чую, русским духом пахнет… Зачем пожаловал ко мне, добрый молодец?

Иван отступил на шаг, чтобы унять тошноту, подступившую от смрада из старухиного рта. Откашлялся.

– Здравствуй… те… Бабушка… Послала меня Марья. А нужно мне пробраться на ту сторону. Туда, где мертвая вода…

Старуха закивала:

– Ну да. Ну да. На ту сторону, а как же.

Она поднялась, скрипнув костяной ногой. Зашарила по полкам, не переставая приговаривать:

– Марьюшка, значит, послала. Ну да. Ну да. На ту сторону, значит. Ну да. Ну да.

Нащупав две кружки, она поставила их на колченогий стол. Высморкалась в одну из них – там сразу что-то зашевелилось. Достала тряпку, протерла. Потом спохватилась:

– Ой, что это я?! В таком-то виде! Да и ты отвернись, охальник!

Пока Иван, неловко топчась, глядел в стенку, старуха успела не только напялить на себя мешковатый балахон, но и разлить по кружкам какой-то отвар.

– Как тебя звать-то, добрый молодец?

– Иван я.

– Все вы Иваны… – пробормотала она. – Ну что, Вань, выпьем на дорожку? Отказа не приму.

Иван вздохнул, выбрал ту кружку, в которую старуха не сморкалась, и попробовал мутную жидкость на вкус.

Чем дальше он заходил в лес, тем холоднее становилось. И тем глубже были сугробы. Там, на опушке, никакого снега он не видел. Потом снежные переметы стали попадаться все чаще и вскоре превратились в сплошную белую целину. Иван увязал по щиколотку, потом по колено, а сейчас он проваливался все больше и больше, и каждый шаг давался с трудом.

Как жаль, что нет сапог и приходится ступать голыми ногами. Как жаль, что на плечах такой увесистый груз. Старуха казалась высохшей и легкой, однако, когда она взгромоздилась на Ивана, он едва смог шагнуть.

Но ведь смог. Приноровился. И