19

Никто не понял, за каким хером Влад поехал в деревню. Вроде все нормально было, чинно, по-деловому, а Гиря вдруг резко набрал номер Милевича и отчеканил:

– Я с Серегой в Лавочки. Одну машину за мной отправь следом… Лучше Чингиза… Но пусть на пятки мне не наступает…

Лавочки были небольшой деревенькой в пятидесяти километрах от города. Не так далеко, чтобы была глушь, но и не так близко, чтобы чувствовать всю дрянь цивилизации. Пятьдесят дворов, магазин, заброшенный клуб и строящаяся церковь, в которой упорно служил старый знакомый иерей Федор. Еще в Лавочках у Гиреева неспешно строился дом, но не сказать чтобы шикарный, а скорее для того, чтобы был. Все было возведено, покрыто искусственной черепицей и оставлено под присмотром дальнего родственника Сашки, по совместительству сторожа, по жизни участника каких-то эксклюзивных войн, на которых он потерял часть здоровья и почти полностью трудолюбие. Прописан был родственник на соседней улице, но нагло жил уже в новом доме, против чего Влад не возражал. Сашка странным образом для Лавочек не бухал по-черному, развлекался резьбой по дереву, поэтому отвел ему Гиреев целую пристройку для житья и чердак для развлечений, куда Сашка немедленно занес колоду кедра и стал отводить душу. Мебели в доме почти не было, да и не все комнаты были закончены, однако в гостиной стояли диван, стол и большой телевизор. Хороший телевизор, метровый. В углу Влад попросил сделать камин, отчего Сашка изумился, а местный печник обрадовался, поскольку он давно мечтал что-нибудь эдакое сложить, да заказов не было. Максимум голландку кто просил, да и то редко. А тут – целый камин. Заморская печка получилась забавной и шероховатой, зато не дымила. Неожиданно камин полюбил и Сашка, вначале смеявшийся над странной забавой, а после вдруг ставший топить его каждый вечер, да листать перед ним газеты и чай прихлебывать. Для основного тепла котельная во дворе пристройкой стояла, а камин был вроде как для отдыха.

Церквушка отца Федора располагалась на краю деревни и даже купола пока не имела. Но батюшка служил уже несколько месяцев, постепенно стягивая к себе окрестные селения и побольше размером, ибо церквей в них отродясь не было. Немного служил, а больше – само собой – строил. И с Божией помощью, и с помощью добрых людей. Гиреев, конечно, жертвовал и по старой дружбе, и по легкой своей набожности – не очень, впрочем, крепкой. Однако хотелось Владу, чтобы в его селении была церковь – чего уж врать. Церковь в деревне как та же печка в доме. Есть печка – есть дом. Нету печки – нету дома. Баловство одно. Сарай. Беседка. Временное что-то, вроде палатки.

Рано утром Влад подъехал к своим воротам, собираясь долго стучать, чтобы разбудить родственника. Но Сашка уж два часа как проснулся, а с час тому назад закинул в котельную угля и уже ходил по дому, раздумывая, какой узор вырезать будет да каким инструментом.

Само собой, родственник обрадовался. И деньжат как-никак хозяин подкинет за присмотр, да и обсудить надо кой-чего по хозяйству.

Но Влад целоваться во все щеки не стал, сухо поздоровался, прошел в гостиную и попросил чаю, желательно с медом.

– Сей секунд! – без промедления притащил требуемое Сашка на стол, и сели они молча пить.

Разговор не клеился. Вернее, родственник несколько раз порывался спросить чего или похвастаться чем, но Гиреев только прихлебывал и молчал. Потом встал, подошел к окну и сказал:

– Ты, Сашка, поживи-ка денек-два дома… А я тут побуду… Проблемы у меня…

– Какие проблемы? – заинтересовался Сашка, поморщившись.

– Личные… Ни к чему тебе тут быть. Опасно.

– Да ну… – недоверчиво протянул родственник. – Должен, что ли, кому?

Уже начинавший галлюцинировать от бессонной ночи Влад улыбнулся:

– Должен.

– И много? – спросил Сашка.

– Как тебе сказать… Практически ничего…

– Ха, – отхлебнул чая родственник, – так ничего и отдай!

Влад посмотрел через окно во двор, увидел нетронутый, только чуть просевший от тепла синеватый снег, и ему вдруг страшно захотелось слепить снежок. Просто так захотелось, без всяких объяснений. Чтобы чувствовать холод в ладонях, хруст сминаемых снежинок и влагу, стекающую с пальцев. Ведь утром неожиданно выглянуло солнце, и сразу отчаянно запахло приближающейся весной.

– До шести вечера я должен умереть, Сашка. Либо умрет другой. Вот такие простые условия.

– Что значит – должен? Кому должен? Что за хрень? – удивился родственник.

– Вот как раз этого я и не знаю. Ладно, некогда мне. Я в церковь, к Федору. Сегодня, кстати, службы нет у него, не знаешь?

– Вроде нет… Да он редко служит, строится больше. Купол там мужики готовят, да кой-где пришлось укреплять по-серьезному Оно и понятно – столько лет без верхушки. Кирпич местами рассыпался. Балки сгнили.

He хочет Федя рисковать. Инженеры вон с города приезжали, две папки чертежей ему привезли – сидит, думает… Так что все-таки случилось, расскажи?

Влад отвернулся от окна, поставил кружку на стол и вышел.

– Серега расскажет, водитель мой… – бросил он в дверях. – Я съезжу, а ты его чаем-то напои. Пусть отдохнет… Вообще, зря я тебе… Ладно… Молчи как рыба, короче…

…Отца Федора Гиреев нашел сразу возле ворот безглавой еще церкви. Строительные леса окружали ее по периметру, а на кирпичном теле были видны тщательно сделанные заплаты. Время и непогода искрошили материал. Когда батюшка начинал ремонт, то вначале хотел оставить церковь чисто кирпичной, какой она и была изначально, но, чем дальше увязал в реставрации, тем яснее становилось, что с такими повреждениями придется штукатурить и белить. Впрочем, хоть и деньгами дороже, зато куда приятственней – белая церковь с золотым куполом. Издалека видно. Красота. Сияние.

Влад в церковных одеждах не разбирался. Был Федор в чем-то черном и длинном, не очень чистом, и в рабочих рукавицах заодно. Вышел из ворот и смотрел вверх, туда, на будущую маковку, о чем-то размышляя. Как подъехала машина – он слышал и даже краем глаза видел, но значения не придал, ибо весь в думах был. Поэтому Гиреев неслышно подошел сзади и чуть не в ухо спросил:

– Когда купол-то ставить будешь, батюшка?

– Вот и думаю… Кран, понимаешь, не достает. То есть достает, но без запаса. И тут либо ювелиром надо быть, а у Пашки всегда руки трясутся, либо другой кран заказывать. Немецкий. Тот достанет… – Федор повернулся и заулыбался сквозь бороду: – Володя! Давненько ты у нас не был! Здравствуй, здравствуй!

– Здорово. Уж который год ты в рясе, а не знаю, как с тобой здороваться… Все время вспоминаю, как мы с тобой пиво пили. Не серчай, ты у меня как два человека сразу…

– Так и я помню… – сказал Федор, сняв рукавицу и пожимая Владу руку– Не отрекаюсь. Времена меняются. Люди остаются. Какими судьбами?

– Дело у меня, Федя. Очень… даже не знаю… Важнее не бывает, наверное…

– Так тогда в дом пойдем, поговорим! Прикрою только…

Жил Федор в доме неподалеку. Сруб шесть на шесть, печка да кошка необразованная.

– А матушка где? – спросил Влад, перекрестившись на образа, не столько по привычке, сколько из вежливости.

– В соседней деревне у сестры гостит. К вечеру будет. Сейчас чайку сообразим. Замерз поди? Хотя что я, теплеет уже. Днем до семи-восьми обещали. Врут, конечно, но все одно – весна.

– Ну, чайку так чайку… Хотя я только что пил…

Федор гремел посудой и шелестел пакетами.

– Чай – не для еды, Володя. Чай – сам понимаешь… Для настроя. Для беседы.

Влад сидел на стуле и стучал пальцами по столу. Только это он думал, что стучал пальцами. На самом деле – уже почти кулаком. Федор посмотрел на его руку, потом на его лицо и покачал головой. Нервы. Поставил чайник, подошел и придавил ладонью руку к столу:

– Ну-ну Ты, по-моему, не спал. И глаза усталые…

– Хочешь об этом поговорить? – устало улыбнулся Влад. – Психолог ты наш доморощенный.

– Служба такая… А по-моему, это ты хочешь поговорить!

– Мне жить, Федя, осталось… в общем, полдня, – сказал Гиреев, покачав головой.

– Ты очень не похож на умирающего. Вообще, с таким лицом даже неуместно об этом говорить…

– А что лицо? – ухмыльнулся Влад.

– Никаких смертельных заболеваний на нем не отражается. Я бы сказал – поросят разбивать в самый раз, – засмеялся Федор, быстро накрывая на стол.

– Угу. Это можно… Слушай, сядь, не мельтеши, батюшка!

– Да все уже… – Федор поставил на стол чайник и сел.

– В общем… Вчера вечером у меня украли сына. Колю. И я очень легко его могу спасти.

Элементарно. Если я убью себя, он его отпустит. В противном случае он убьет его. Как видишь, очень просто. Проще некуда…

Федор машинально погладил бороду. Подумал. Взял чайник, налил гостю, себе, придвинул вазочку с чем-то мелким и спросил:

– А скажи-ка мне лучше, что ты такого натворил, дорогой мой?

– Ничего такого сверхъестественного. Обычный бизнес. Ты же знаешь, в нем без обид не обходится. Конфликт, он всегда будет, если ты что-нибудь делаешь. Вот когда не делаешь ни хрена – вот тогда и нет конфликта…

– Ты не лукавь, лучше вспомни. Подумай, кто мог. Кому зло сделал, пусть и нечаянно. А не найдешь в бизнесе – ищи в жизни. Не сегодня, так вчера, не вчера, так десять лет назад. Двадцать. Без причины таких вещей не бывает, Володя…

– Бывает… Вон, посмотри телевизор…

– Не имею… – махнул рукой Федор.

– А ты заимей. И глянь сводку какую-нибудь криминальную. Внимательно просмотри. Где там логика? Шли двое, убили третьего. Один бежал, другой его переехал. Девочек изнасилованных да задушенных по лесополосам знаешь сколько? А детей в мусорных ящиках? А вчера один домой возвращался да на грабителей наткнулся. Не его грабили, нет. Просто рядом был. А те перестарались, жертву придушили насмерть. Ну и его – за компанию. Свидетель. Скажешь, виноват был? А прошлой зимой в частном секторе семью людоедов арестовали, помнишь? Они вообще на улицу выходили, как в холодильник залезали. Вышел, выбрал помягче, да и по голове. Старых не брали – третий сорт. Ну что, виноваты мертвенькие были – да, по-твоему? В пьяных драках – понятно. Там все правые, кто выжил. А дети? Тоже, что ли, виноваты?

– Ты, Володя, сейчас мерками одной жизни меряешь. А человек через много поколений идет. Путается. Заблуждается. Поступки неправильные делает. О судьбе своей не думает, а уж о судьбе сына, внука, правнука – и подавно. Того не ведает, что пройдет время, а ответ держать придется. Справедливость – не закон… правил строгих не имеет, кроме одного – Бог все видит. И всем воздает по делам их…

– А что ж Он… – повысил голос Влад, – что ж Он сразу не пресекает! Неужели Коля виноват?

– Нет, Коля не виноват! – поднял руку Федор. – Не виноват. А вот ты – возможно. Или отец твой, или дед…

– Их уже нет…

– Их нет, а дела их остались. Дела – они навечно. Посадил зерно – проросло, десяток зерен дало, те по десятку, уже сотня, а там, глядишь, и поле… А в поле – мы.

– Ладно, Федор, хватит… Скажи мне лучше, что делать? Как к другу пришел.

– А тут решать нечего, Володя. Здесь никаких подводных камней нет. Самоубийство – это грех. На семь поколений грех. Так зацепит, что никто рад не будет. Ни одна проблема в мире еще самоубийством не решалась. Кроме проблемы трусости, конечно.

– А Коля?

– На все воля Божия… Люди и не из таких передряг выпутывались.

– Как у вас все просто, долгогривых, твою мать! – вскочил Влад.

– А ты не кричи на меня! Ты за советом пришел или свою правду слушать? Ты же, вижу, уже решил все, так что ж ты ко мне приехал? Чтобы я тебе грехи отпустил? Я не страховая компания! – твердо произнес Федор.

Влад подошел к окну и посмотрел на улицу. Помолчал. Прижался лбом ко стеклу и закрыл глаза.

– Я-то решил, Федор, – тихо сказал он, – только, считай, нету меня больше семьи. Наталья мне никогда не простит. Я спать хочу. Никогда так не хотел спать. И не могу. Каждая секунда как молоток. Ночью полежал в машине минут пятнадцать – только и смог, что глаза прикрыть. Нервы. Не хочу я чаю твоего, Федор. Я домой хочу. Чтобы было позавчера, чтобы тихо было, чтобы камин светился…

– Прошлого, сам понимаешь, уже не будет… – сказал Федор. – А будущее в твоих руках. Возвращайся, делай все, что можешь. Думай, хорошо думай. Не бывает, чтобы совсем без выхода. Слышишь?

– Да слышу, – обернулся Влад, – еще несколько часов. Слушай, Федор, ну а если не получится ничего, если все же не будет выхода… Необязательно же самому… Ну, сколько в мире случайностей происходит, в конце концов! Вон на днях пенсионера сосулькой пригвоздило – подышать старый хрен вышел во двор. На дорогах вон что творится. Могу же я с управлением не справиться?

– Я не понял, ты себя, что ли, уговариваешь? – спросил Федор. – Или с Богом решил поиграть? Сама мысль о самоубийстве уже грех. Кого ты обмануть решил?

– Ну да… – протянул Гиреев. – Действительно… Если я его поймаю… – совершенно без эмоций добавил он, – лично застрелю… Нет, на свалку отвезу и там сожгу… Не знаю почему, но мне кажется, в этом случае Бог против не будет.

– Будет, – убежденно возразил Федор. – Убийство – тоже грех.

– Отмолю, время будет, – твердо сказал Влад и добавил: – На всякий случай – прощай, отец Федор. Может, и не увидимся…