Воспоминания о Первой Чеченской войне (Штурм Грозного).
18-летний срочник Стас Петров и представить не мог, что происходило там – у вокзала или больничного комплекса. С такими же, как он, зелеными пацанами Стас катал из стороны в сторону свою здоровенную пушку и палил по единственной заданной координате – «Туда!». Мимо проходили колонны бойцов. Стас молча смотрел, как они спускаются в Грозный. 
 
- Морпехов видели. Их рядом с нами выгрузили. Они такие, как будто только со склада: чистенькие, форма чистенькая, разгрузочка, вещмешки, все как надо, в полной выкладке. Выставились такой коробочкой, пирамидкой, все лишнее с себя поснимали, калаши в зубы, поехали. Все оно там так и осталось. Как они под новогоднюю ночь уехали, обратно никто не приехал. 
 
Кого именно тогда видел Стас, сейчас уже вряд ли можно установить. Морская пехота была брошена на Грозный после 7 января, когда стало понятно, что ни за два часа, ни даже за двое суток город не взять. 
 
«Уралы» видели, которые катили туда, – продолжает вспоминать Стас. – Те, кто поближе к выходу, на нас смотрели – глаза такие грустные. Я понимаю, почему они на нас так смотрели. Мы сидим наверху, а им туда вниз спускаться. Такая обреченность. А потом мы видели, как они обратно, только уже не на «Уралах», а на наших эмтээлбэшках, уже привязанные сверху». 
 
За пару дней до штурма у дивизиона реквизировали тягачи МТ-ЛБ – многоцелевой бронетранспортер, на солдатском языке – эмтээлбэшка. Из Владикавказа их прибыло пять штук, но одна сломалась, только доехав до Грозного. На этих легкобронированных эмтээлбэшках 29 и 30 декабря вывозили гражданское население – «бабушек в основном, молодых я там не видел; и чеченцев, и русских». На этих же тягачах потом вывозили раненых и убитых. Раненых набивали внутрь, убитых укладывали на броню, сцепляли веревкой. По три-четыре ходки сделали только в новогоднюю ночь. Выбеленные краской внутренние стены бронетранспортеров за несколько дней стали бурыми от крови. 
 
– Сам масштаб того, что там было, мы узнали позже. Там же не только наши вывозили. Приезжают с квадратными глазами, старший и водила, оба бухие. Воды хлебнул, обратно уехал. Нормально они поездили, причём они там в сопли нажратые, иначе там просто нельзя. Как раз начали подвозить алкоголь, чечено-ингушский ликеро-водочный брали несколько раз. Коньячный спирт. Они же там такого навидались, особенно в этом возрасте, – детская 18-летняя психика... Они просто вусмерть, просто в хлам были. Потом уже не жрали так, потому что боялись, что пьяного раненого не берет промедол. 
 
Наблюдать за рейсами смерти времени особо не было: «Это не что мы там закопались и стоим всю войну». Расчеты были мобильными, передвигались по приказу. «МТ-12 – противотанковое орудие, здоровая такая штука, ствол шесть метров, вручную снялись, растянули станину, отстрелялись, уехали. По снайперам работали. У нас прямой выстрел – два километра». 
 
С приказами было сложнее. Старшие лейтенанты, вчерашние выпускники училищ, «ходили куда-то там в штаб за горкой», после совещания ставили задачу: «Парни, видите домик с зеленой крышей? Надо его открыть». Бух. Ушло. Одно орудие отстреляли так, что станина (часть опоры, на которую крепится ствол) просела. Станину льют из чугуна: «Такая очень крепкая штука, а мы ее сломали». 
 
Однажды по приказу лейтенанта развернули орудия, исполнили свой уже привычный «ба-бах». «Прибегает какой-то, орет: «Я командующий какой-то линии. Какого хрена вы тут лупасите, и главное, куда вы лупасите?» Это я к вопросу о том, насколько все это было скоординировано. То есть не было. Никак. Нам просто сказали приехать туда и встать туда. А куда мы попали? Хрен его знает, куда-то попали». 
 
Или отправили срочно «прикрывать кусок зеленки» (лесополосы). Ящик снарядов, два рожка патронов и пушка с двумя выстрелами – вот и все богатство на пятерых. Задачу сформулировали четко: «Ребята, чуть какой шорох, сразу очередь туда». В тот раз пронесло – заросли шуршать не стали; пару часов померзли и уехали обратно. В новогоднюю ночь снайперы убили двоих, стреляли также по эмтээлбэшкам с ранеными, хоть те по правилам военной игры и были промаркированы крестами. 
 
А к утру из Грозного выполз Т-72. Именно выполз – на остатках солярки, без командира, с тремя затрепанными срочниками внутри. Попытались расспросить про обстановку, командиров. В ответ им огрызнулись: «А ты иди посмотри, где там и че. Вот там наши были, там всех пожгли, там больше никого нет». Никто никуда не пошел, танкисты так и остались с артиллеристами – кормились, грелись у них до самой весны. 
 
- У вас же была связь? – спрашиваю. 
 
- У нас была, – кивает Стас. 
 
- Вы же могли связаться. 
 
- С кем? 
 
- Со своим командиром. Вот, у нас тут танкисты приблудились. 
 
- Говорили. 
 
- И? 
 
- И ничего. 
 
Танкисты, которые всю войну простояли бесхозные, не удивляли тогда Стаса. Он уже был свидетелем тому, как бойцы из встречных колонн пересаживались с одной брони на другую, а командиры шли дальше, не заметив потери. 
 
«А тогда мы вообще вопросов не задавали, – он поднимает и опускает плечи. – Стоят и стоят. Если танк стоит, значит, это кому-нибудь нужно. А мы снялись 23 марта, уехали дальше, они там остались. Может, еще до сих пор стоят». 
 
23 марта 1995 года противотанковый дивизион через Грозный пошел на Шали. Во время гранатометного обстрела Стасу оторвало ногу. Война для него закончилась. Год он проведет в госпитале. 
 
«Вот это все для чего? Мы для чего? Мы тогда – это кто?»

Демобилизованный в 1996-м Стас Петров еще долго потом привыкал к протезу, ходил на дискотеки и боролся с желанием подорвать к чертям этот чужой ему беспечный мир, в котором не было войны. Но и он спустя 25 лет вскакивает со стула и приносит китель с медалью «За Отвагу»: «Покрасоваться-то надо. Вот это оно. И у деда моего такая же, только СССР».

Статья от 2020 года.