Сегодня мы говорим о тех, кто в годы Великой Отечественной войны защищал искусство как важнейшую часть жизни и памяти, о художниках, которые прошли через сражения, об учителях, которые передали память о войне своим ученикам. 
 
В основе рассказа – воспоминания живописца Павла Фёдоровича Никонова, одного из основоположников «сурового стиля», и художника-монументалиста Александра Кировича Быстрова, записанные в рамках проекта Фонда Андрея Кончаловского «История от первого лица». 
 
Когда началась война, 11-летний Павел Никонов учился в Московской художественной школе для одаренных детей (сейчас она называется Центральная художественная школа при Академии художеств). Вместе с одноклассниками и преподавателями он оказался в эвакуации в башкирском селе Воскресенское. 
 
«Пребывание в Воскресенском, – вспоминает Павел Фёдорович, – это был самый главный и самый вообще, наверное, знаковый период жизни каждого из нас. Вообще это потрясающе. Только представьте: во время войны, когда вообще железные дороги заполнены, когда транспорта нет, когда надо было перевезти на восток всю промышленность, для нашей художественной школы выделили специальный состав. Библиотеку роскошную, краску – всё привезли. У нас старинные книги были, фолианты. Это Грабарь открывал вообще-то эту художественную школу, она была открыта до 39-го года. И было дано распоряжение ни в коем случае не отправлять учеников на фронт. Вот во всем можно государство винить, но как относилась власть к тем, кто с детства посвятил себя живописи… Страна берегла эти кадры, чтобы, когда все это кончится, у нас оставалась база, культурная база сохранялась. И, когда уже ясно было, что 43-й год, уже под Курском у нас начинается наступление, нам вдруг сообщили, что мы возвращаемся. И мы в 43-м году вернулись. Как раз салют был, первый салют, посвященный освобождению Курска. Это был первый салют и такая крупная победа. Потрясающе». 
 
В эвакуации вместе с Павлом Никоновым были Виктор Иванов, Гелий Коржев, Владимир Стожаров, Андрей Тутунов, Петр Оссовский и другие ученики школы, ставшие впоследствии известными художниками. 
 
Александр Кирович Быстров учился живописи уже после войны. Его учителями в Саратовском художественном училище были фронтовики. 
 
«Наши учителя были все мужского сословия, женщин практически не было. И все они были так или иначе участники войны. У кого глаза не было, у кого ноги, у кого руки. И, когда на 9 мая эти учителя собирались, накрывали небольшой стол, выпивали по стопке, по второй за Победу, они рассказывали, как они воевали. Нам – мальчишкам. И от них я много получил человеческого. У нас был такой Владимир Антонович Белонович, который прошел всю войну. Он был офицером, связистом, и в конце войны, под Веной, ему досталось очень хорошо. Над ним, прямо за спиной, рванула мина немецкая, и ему искромсало всю спину. А он был чемпионом Саратова по легкой атлетике, крутил-вертел эти "солнышки". Другой, Власов, рассказывал, как он воевал на Воронежском фронте. Центральный выступ Курской дуги. Он очень сильно повлиял на мой характер. Я понимал, что люди сражались за жизнь. Ну, и за Родину, естественно. Он рассказывал о своих однополчанах, как они воевали, как погибали, вот, характеры их. Это мне очень сильно запомнилось. А наш завуч, Виктор Кондрашин, так говорил: “Я вот бегу в 41-м, в декабре, под Москвой, винтовка одна на 10 человек. Одного убили, второго убили, я схватил винтовку… Вы думаете, я кричал "За Родину, за Сталина"? Нет, я орал "За Репина! За Сурикова!", и немцу – бац в пузо”. Это были люди… Для меня они святые. До сих пор я рассказываю своим студентам эти истории». 
 
Позже Александр Быстров уехал в Ленинград и поступил в Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина, в мастерскую Андрея Андреевича Мыльникова. Его мастер вспоминал, как учился в блокадном Ленинграде. «Мы, – говорит, – на Третьей линии. Снаряды летели со стороны Петергофа, а здесь была мертвая зона. И там – мастерские: сделали нары в подвале, зажигали коптилку, и художники Иван Яковлевич Билибин и Павел Александрович Шиллинговский рассказывали нам, как было во времена “Мира искусства” в Париже. А потом, когда появилась возможность уехать в эвакуацию, старики-профессора отказывались ехать, просили отправить молодежь, чтобы молодежь выжила». Сам Мыльников в феврале 1942 года был эвакуирован в Самарканд в последней стадии дистрофии. С собой он взял пайку хлеба и две репродукции – Эль Греко и Гойи. 
 
После возвращения из эвакуации Андрей Мыльников создал монументальное полотно «Клятва балтийцев», посвященное героям-морякам, павшим в годы войны. А одной из последних его работ стал Мемориал на Средней Рогатке – монумент героическим защитникам Ленинграда. 
 
Полные версии интервью с Павлом Фёдоровичем Никоновым и Александром Кировичем Быстровым вы можете прочитать или посмотреть на сайте историяотпервоголица.рф 
 
#ИсторияОтПервогоЛица #РВИО #ФондПрезидентскихГрантов #ФондАндреяКонча